Бестужев поднял юбку, достал из кошелька рубль и, сделав глубокий поклон, подал монету Елизавете.

– Ты мне понравилась, милочка, – сказала Суворову царица, – возьми рубль…

– Нет, ваше величество, устав караульной службы запрещает часовым на посту брать подарки, тем более деньги.

– Но я тебе приказываю!

– Тебе, дурак, царица дарит, бери! – прибавил Лесток, хлопнув Суворова по плечу.

Александр вспыхнул, отступил на шаг и крикнул по-французски:

– Если вы, сударь, еще раз коснетесь меня рукой, я вызову караул. Часовой – лицо неприкосновенное!..

– Ого! – в изумлении воскликнул Лесток, опустив руку. – Каков маленький капрал!

– Молодец! – похвалил Бестужев.

Елизавета Петровна кинула серебряный рубль на песок, к ногам Суворова, и сказала:

– Возьми, когда снимешься с караула… Видишь, граф, и в России есть непокупные.

Глава пятая

Соблазн

Стать литератором – эта мечта многих юных не миновала Суворова. «Разговор Герострата с Александром Великим в царстве теней» – так называлась его первая попытка влиять на людей не прямым примером своей собственной жизни, а рассказом о жизни других.

Александр раскрывал тетрадь и читал написанное им самим, как нечто новое, незнакомое, чужое.

«А в которую ночь Олимпиада родила Александра, и в ту пору сгорело преславное капище Эфесской Артемиды, зажженное от некоего бездельника Герострата[70], который, будучи пойман, в розыске сказал, что он учинил то не для иного чего, токмо чтоб каким-нибудь делом прославиться. Тогдашние эфесские волхвы столь срамное подеяние вменили в предзнаменование большого разорения и весь город жалостным воплем наполнили: зажглась-де где-нибудь свеча, которая со временем для такой же причины (ради славы напрасной) пламенем своим весь Восток выжжет…

Герострата казнили. Умер и Александр Македонский. Встретясь с ним в царстве теней, Герострат так приветствовал героя:

– Здравствуй, подражатель славы моей!

Александр. Какое между нами сравнение? Я – победитель вселенной. А ты человек презренный.

Герострат. Не будь горд, Александр. Царствование твое миновалось, и от всего твоего величества на свете только пустой звук остался, власть твоя прешла. Здесь все в одном положении, и нет никакого разделения между царем и невольником. Там ты страшен был, где тебе множество народа повиновалось и жертвовало страстям твоим, а здесь лишен ты скипетра, лишен окружающих тебя льстецов, лишен боящихся тебя, и больше гнев твой никому не вреден.

Александр. О боги! Герострат унижает Александра!

Герострат. Я не знаю, для чего ты меня унижаешь. Та ж причина понудила меня разорить Эфесский храм, которая понудила тебя опустошить всю вселенную. Оба мы основанием дел наших имели тщеславие, и оба мы живем в истории: ты – разорителем вселенной, а я – разорителем Эфесского храма.

Александр. Я искоренил гордость царей персидских и привел Грецию в безопасность!

Герострат. Ты искоренил гордость царей персидских, а на место оное свою восстановил. Освободив ее от чаемой напасти, ввел и в действительную напасть, которую она, тобой обманута, своею купила кровью.

Александр. Победители никогда игоносцами не называются.

Герострат. Но часто бывают. А я хотел показать, что великолепие света вдруг в ничто обращается и что все на свете суета.

Александр. Мне свет и поныне удивляется.

Герострат. Но моему великому предприятию еще больше удивляются. Слава моя ненавистью моих неприятелей не остановлена, даром что я не имел Курция.

Александр. Я не Курцием прославлен. Вся вселенная гремит о делах моих.

Герострат. И о сожжении Эфесского храма вся вселенная вспоминает…»

Но однажды Александр сжег написанное на огне свечи.