Селевк позже слышал, как старик ветеран, прошедший все битвы похода, начиная с Граника, делился своими мыслями с товарищами по оружию:

– Я знал, что царь будет сражаться бок о бок с варварами, поставит их в свое войско и многих назначит военачальниками. Не думаю, что это правильно. Но я должен сказать, что каждый раз, когда мы ворчали на решения царя, казавшиеся нам безумными, в конечном счете он всегда оказывался прав.

…Воины один за другим подходили к царю, чтобы обнять и поцеловать его. Лицо Александра блестело от слез.

Вечером, прежде чем ветераны отправились на родину, царь устроил грандиозный пир примирения. Праздник ничуть не уступал свадьбам, разве что шатры остались в Сузах.

За столом рядом с Александром разместились главные вожди и македонян и персов. Царь, подняв чашу, призвал богов даровать людям согласие меж македонянами и персами. В его сердце вновь появилась вера, что мечта близка к осуществлению.

На следующий день ветераны, возглавляемые Кратером, отправились в родную Македонию. Когда они шли меду пехотой и конницей, выстроившимися на прощание с двух сторон, трубы трубили сигнал отбоя.

В возвращении ветеранов домой Апама увидела знак неминуемых потерь на пути великого завоевателя.

Армия приближалась к Экбатанам, поднимаясь все выше и выше по Мидийскому нагорью. Пейзаж становился живописнее из-за показавшихся вдали заснеженных горных вершин, сверкающих в солнечных лучах. На пути армии встречались земледельческие и пастушьи поселения, время от времени показывались одинокие каменные башни с ведущими наверх ступенями. В этих башнях местные жители оставляли тела своих умерших, чтобы те растворились в природе, не оскверняя ни земли, ни огня.

В дороге каждый думал о своем.

Александр думал о долгих десяти годах беспрерывных битв и походов, о полученных тяжелых ранах, из которых многие были опасны для жизни. Но он выжил, так как твердо был уверен в своем божественном происхождении. Равномерный стук конских копыт сопровождал раздумья полководца, словно задавая спокойный ритм его мыслям. Александр ощущал в себе поистине неземные силы. Божественное действительно было в его натуре. Правда, не все разделяли взгляды царя на это. Только верный Гефестион! Он лучше, чем кто-либо, претворял в жизнь идеи Александра по основанию новых городов. Но самой неоценимой была поддержка верного друга во время расхождения взглядов царя с приближенными. В деле Филота именно Гефестион выступил как главный обвинитель предателя, во время спора о проскинезе стал выразителем царской воли. Что бы ни задумал царь, что бы он ни делал, Гефестион всегда восхищался им и очень редко критиковал. А это было именно то, в чем особенно нуждался Александр.

Царь взглянул на любимого друга. Как он красив! Не случайно мать Дария, мудрая царица Сизигамбис, именно Гефестиона приняла сначала за царя, когда они вдвоем впервые вошли в ее покои. Александру было недостаточно называться сыном бога, он ощущал себя богом. И Гефестион поддерживал его в этом, убеждал, что этого требуют интересы государства, что властелин мира должен пользоваться абсолютным божественным авторитетом сейчас, а не после смерти, как это произошло с Гераклом.

Александр перевел взгляд на Селевка. Блестящий военачальник, самый хладнокровный и спокойный из его ближайшего окружения. Прежде никто не осмеливался оспаривать у македонян право называться лучшей армией, которую когда-либо видел свет. Но персидские юноши, обученные под руководством Селевка, легко могли соперничать с македонянами в силе и ловкости.

– О чем думаешь, Селевк? Скучаешь о молодой жене? Но ведь она совсем рядом, скоро увидишь, – обратился царь к другу.