Пока Морни пытался обеспечить свое скромное политическое и финансовое благополучие, его беспокойный сводный брат, Луи-Наполеон, вынашивал куда более честолюбивые замыслы – возродить бонапартистскую империю. Племянник великого Наполеона успел в 1840 г. предпринять вторую попытку свержения Июльской монархии, но, как и в первый раз, потерпел неудачу, был схвачен и осужден на пожизненное заключение в крепости, откуда в мае 1846 г. сумел бежать и укрыться в Англии.

Февральская революция 1848 г., свергнувшая Луи-Филиппа и его режим, открыла возможности для реализации замыслов Луи-Наполеона. Стараниями его многочисленных сторонников во Франции, к которым поспешил примкнуть и Морни, вспомнивший, что он тоже принадлежит к знаменитому семейству. Морни принимает активное участие в избирательной кампании Луи-Наполеона, выдвинувшего свою кандидатуру на пост президента республики. В последних числах сентября 1848 г. Луи-Наполеон возвращается во Францию и в декабре одерживает убедительную победу на президентских выборах.

Вскоре после этого, в январе 1849 г. происходит, наконец, личное знакомство двух братьев. С этого времени Морни становится одним из ближайших соратников и советников главы государства. В числе самых доверенных лиц Луи-Наполеона он принимает участие в подготовке государственного переворота, осуществленного 2 декабря 1851 г.

Сразу же после этого Морни получает ключевой в тех обстоятельствах пост министра внутренних дел, который, правда, занимает недолго – до 22 января 1852 г. В дальнейшем Морни избирается в новый представительный орган – Законодательный корпус и участвует в подготовке конституционной реформы, призванной ликвидировать республиканский строй и восстановить империю.

Как известно, провозглашение империи 2 декабря 1852 г. было воспринято в европейских столицах, как покушение на Парижский мирный договор 1815 г., навязанный Франции после поражения Наполеона державами-победительницами. Наибольшее беспокойство в связи с этим обнаружили бывшие участники антифранцузской коалиции – Англия, Австрия, Пруссия и Россия. Правда, и королева Виктория, и Франц-Иосиф I, и Фридрих-Вильгельм IV не стали драматизировать ситуацию и, проявив разумный прагматизм и понимание реальностей, вскоре официально признали новый режим в Париже. Иначе повел себя Николай I, упорно не желавший признавать новоявленного императора французов[128]. Дело тогда едва не дошло до разрыва дипломатических отношений, и если этого не случилось, то – исключительно благодаря графу де Морни.

С провозглашением во Франции империи все иностранные послы должны были представить новые верительные грамоты, адресованные Наполеону III. По тогдашним правилам, грамоты, составленные от имени коронованных особ, должны были содержать обязательное обращение – «Сир и Брат мой». Именно так и поступили королева Виктория, Франц-Иосиф, Фридрих-Вильгельм и другие европейские монархи. Все, за исключением одного – Николая I. Верительная грамота, которую получил из Петербурга российский посланник в Париже Николай Дмитриевич Киселев, начиналась со слов: «Сир и добрый Друг» (“Sire et bon Ami”). Это означало, что царь не признавал Наполеона III равноправным членом европейской монархической семьи.

Именно так и расценили в Тюильри «неподобающее» обращение Николая I к императору французов. Предварительно ознакомившись с копией грамоты, министр иностранных дел Франции Э. Друэн де Люис, заявил Киселеву, что грамота составлена не по форме, и потому принята быть не может[129]. Эту позицию разделяли все ближайшие советники Наполеона III, кроме Мории. «Мой добрый император, – сказал он Наполеону при встрече, состоявшейся 4 января 1853 г., – Вы совершите непоправимую ошибку, если, едва придя к власти, повернетесь спиной к самому могущественному монарху Европы». На это Наполеон возразил: «Царь демонстрировал по отношению ко мне столько пренебрежения, что согласиться на очередное оскорбление, не поставив его на место, означало бы проявить слабость».