Орлов недвусмысленно дал понять императору, что подобное обсуждение совершено неприемлемо для достоинства его государя[86]. В результате польский вопрос не был даже упомянут в документах конгресса. «Я вполне доволен тем, – писал Орлов, – что мне не пришлось слышать имя Польши произнесенным на заседаниях в присутствии представителей великих держав Европы»[87].

Наполеон вновь вернулся к польской теме на прощальной аудиенции, данной Орлову, но на этот раз император был предельно корректен. «Он говорил со мной о Польше, – сообщал Орлов в секретной депеше об этой встрече, – но в смысле, совершенно согласном с намерениями нашего августейшего государя»[88].

Алексей Федорович Орлов покинул Париж и отправился в Петербург, где его встретят как героя, спасшего Россию от унижения. Он будет осыпан монаршими милостями, возведен в княжеское достоинство и назначен председателем Государственного Совета. Второй российский уполномоченный, барон Филипп Иванович Бруннов на некоторое время останется в Париже в роли чрезвычайного посланника. Он будет дожидаться там назначения нового посла.

К моменту возвращения Орлова в Петербург в руководстве российской дипломатии произошли важные перемены, отражавшие смену внешнеполитических приоритетов нового царствования. 27(15) апреля 1856 г. 76-летний Нессельроде получил отставку с поста министра иностранных дел, сохранив за собой звание государственного канцлера. В тот же день последовал высочайший указ о назначении новым министром князя А.М. Горчакова, занимавшего в то время должность российского посла в Вене.

Парижский конгресс стал последней страницей в продолжительной карьере графа Карла Васильевича, одного из творцов Священного союза, «приказавшего долго жить» в результате Крымской войны. Уходя из российской и европейской политики, граф Нессельроде оставил нечто вроде завещания, в котором кратко изложил свои мысли и взгляды на новое международное положение России. Этот документ («Записка») составлен Нессельроде накануне открытия Парижского конгресса. Он датирован 11 февраля (ст. ст.) 1856 г., а впервые опубликован в лишь 1872 г.[89]

В этой краткой четырехстраничной записке без труда можно почувствовать влияние идей, внушенных императором Александром, с которым канцлер находился в постоянном общении. Нессельроде всегда был послушным исполнителем монарших устремлений – и при Александре I, и при Николае I, и при Александре II, который намеревался, и Карл Васильевич это почувствовал раньше других, повернуть руль государственного корабля в направлении глубоких реформ. Парижский конгресс еще не открылся, а Нессельроде уже написал: «…России предстоит усвоить себе систему внешней политики иную против той, которою она доселе руководствовалась. Крайние обстоятельства ставят ей это в закон»[90].

Под «крайними обстоятельствами» государственный канцлер имел в виду последнее военное поражение России. «…Война, – писал он, – вызвала для России неотлагаемую необходимость заняться своими внутренними делами и развитием своих нравственных и материальных сил. Эта внутренняя работа является первою нуждою страны, и всякая внешняя деятельность, которая могла бы тому препятствовать, должна быть тщательно устранена»[91]. И в этом тезисе также чувствуется направление мыслей императора Александра, впоследствии столь успешно воплощавшихся преемником Нессельроде на посту министра иностранных дел Российской империи.

Разумеется, верный последователь Меттерниха, каковым был Нессельроде, понимал, что произошел окончательный крах той самой системы, которую они совместно создавали в течение нескольких десятилетий. Но, надо отдать ему должное: Карл Васильевич сумел признать неизбежность разрыва «с политической системой, которой держались сорок лет», хотя и сделал это с определенными оговорками