Таис понимала Александра. Огромную империю не удержать в повиновении лишь с помощью силы и страха. Число греков и македонцев было ничтожным по сравнению с миллионами персов, мидийцев, парфян, арийцев и других народов империи! Но она также понимала, что людей, привыкших относиться к варварам, как к врагам, невозможно переубедить в этом так просто и скоро. Она сама спокойно относилась к тому, что персов можно было встретить повсюду. Они бросались в глаза своими роскошными яркими одеяниями; их священные огни повсюду горели на алтарях, их имена уже не резали слух. Но для многих македонцев, особенно пожилых, служивших еще Филиппу, неприятно было видеть, что вход в шатер Александра охранялся персами, что сам царь все чаще одевался на персидский манер, благо хоть не в эти ужасные штаны, что персы сидят с Александром за одним столом, по-рабски падают перед ним ниц – невыносимое зрелище! Недовольство не выказывалось пока открыто, но оно имело место, Таис была в этом уверена. Македонцы осуждали царя за «забвение» своего происхождения и незаслуженные милости к покоренным народам. А покоренные народы, несмотря на милости, все равно видели в нем захватчика, чужака. Как угодить всем? Как найти приемлемое для обеих сторон равновесие?

Геро на правах «хозяина» дома ходила за покупками: купила свежую кровяную колбасу и белый хлеб. У них еще были запасы нового, но пришедшегося по вкусу кушанья с Гирканского моря – черной рыбьей икры, которую они ели с маслом и белым хлебом, запивая кикеоном – вином, приправленным медом. Вернее, запивала Таис, а Геро, как истинная спартанка, не пила вина совсем.

– Завтра поем черной похлебки, – сказала Геро, – надоела мне эта сухомятка… Все рис, да хлеб.

– Неплохой хлеб. Конечно, это тебе не финикийский (считался лучшим) и даже не беотийский, но вполне… – миролюбиво отметила сытая Таис.

– Это из пекарни Главка. Рыночные инспекторы проверяли качество помола и выпечки и признали его пекарню лучшей. Он теперь всем хвастается и показывает грамоту.

– Ах, мне надо завтра выбраться в люди: разбила свой кратер, хочу понести осколки в мастерскую Стратона, чтобы сделал такую же.

– Нехорошо держать разбитое в хозяйстве, – недовольно заметила Геро и поплевала себе за пазуху.

– Я уж сделала все отвращающие действия, – Таис обернулась к статуэтке Афины-«палладии», которая хранила ее «дом». Это была копия знаменитой фидиевской «Афины-Ламнии» с Парфенона, которую Таис особенно любила. – Так хочется помолиться не у домашнего алтаря, а в настоящем храме.

– Александр же приказал строить Александрию Арийскую. Пока мы туда доползем, наверняка ее уже и построят со всеми храмами, гимнасием, театром, агорой и акрополем.

– Да уж с акрополя (крепость) начнут, что ты его в последнюю очередь назвала, – заметила Таис.

– Да, конечно, прежде всего защита. На дружелюбие местных жителей уповать не приходится, – Геро опять подумала о предательстве перса. – Сатирбазан, сатир-базар, сортир-базан, как там его звали?

Несмотря на грустный повод, подруги долго смеялись над таким именем.

– Да, ты права, пока мы доползем, там будет все готово, – новый эллинский город, кусочек прекрасной цветущей родины, – вернулась Таис к теме.

– Насчет цветущей, я сомневаюсь… Песок да камень кругом.

– Да, тут хоть степи, а там, Птолемей писал, вообще одни солончаки, голо, ветрено, в Дрангиане, где они сейчас.

– Хотя, милая подруга, ты не станешь спорить с тем, как бы охотно мы очутились там сейчас, в этих солончаках.

– О, да! – улыбнулась Таис мечтательно.

Они вздохнули и подумали каждая о своем… и об одном и том же: