Вообще каждый новый день происходили события, одно удивительнее другого.

19 ноября тело Петра III было вынуто из гробницы в Александро-Невской лавре и положено в великолепный катафалк. Затем Павел короновал своего беспечного родителя37. 2 декабря останки покойного императора были поставлены в Зимнем рядом с телом покойной императрицы для прощания; 18-го они обрели вечный мир друг возле друга.

16 ноября Павел посетил в сопровождении Александра Мраморный дворец, где в нижнем этаже содержался пленный Костюшко, еще не оправившийся от раны. Мраморный дворец был выстроен Екатериной для Григория Орлова и ко времени пребывания там знаменитого вождя польского восстания на его фронтоне еще красовалась надпись: «Здание благодарности».

Павел начал беседу с того, что выразил сожаление участи героя, которой, по его словам, он давно сочувствовал, но не мог ничего сделать; теперь же он хочет вознаградить его за перенесенные лишения.

– Вы свободны! Я сам желал принести вам эту утешительную весть, – сказал император и, вынув свою шпагу, протянул ее Костюшко: – Такому храброму воину неприлично быть без шпаги. Вот, возьмите мою!

Растроганный Костюшко взволнованно ответил:

– Призываю Бога в свидетели, что пожалованной мне шпаги русского царя я никогда не обнажу против русских38.

Царь предложил ему чин офицера русской армии, но Костюшко с благодарностью отклонил эту милость и попросил позволить ему удалиться в Америку. Павел не только дал свое согласие отпустить пленника, но и пожаловал ему огромное состояние в тысячу душ, которое, однако, по просьбе Костюшко, было заменено деньгами. Ему было выдано из кабинета его величества шестьдесят тысяч рублей, не считая тысяча шестьсот сорока одного рубля тридцати копеек «за купленные для генерал-поручика Костюшки разные вещи, одежду и карету».

Александр, наблюдавший за этой сценой, так расчувствовался, что при прощании со слезами на глазах несколько раз обнял Костюшко.

Царь лично посетил также другого пленного польского вождя, Игнатия Потоцкого и сказал:

– Вы долго подвергались преследованиям, но в последнее царствование все честные люди подвергались подобной участи, и я первый. Мои министры решительно противились вашему освобождению, я один держался противного мнения. Господа министры желают водить меня за нос, но, к несчастью, у меня его нет! – Сказав это, Павел улыбнулся и продолжил: – Обещайте мне оставаться спокойным! Рассудок должен указать вам на эту необходимость. Новые попытки могут только навлечь на вас новые несчастья. Я всегда был против раздела Польши, признавая это несправедливым и неполитичным делом, но теперь это совершившийся факт. Для восстановления Польши необходимы содействие и согласие со стороны трех держав на возвращение отобранных частей. Но представляется ли вероятным, чтобы Австрия и в особенности прусский король отдали свои доли? Не могу же я один отдать принадлежащую мне часть и ослабить себя в то самое время, когда они усилились? Это невозможно. Еще менее мне одному возможно объявить им войну, чтобы принудить их восстановить Польшу. Империя моя нуждается в мире. Итак, вы видите, что вам следует подчиниться обстоятельствам и оставаться спокойным.

Тронутый откровенными словами Павла, Потоцкий чистосердечно дал требуемое обещание.

8 декабря все пленные поляки были отпущены и покинули Петербург.

После отъезда Костюшко Мраморный дворец занял отрекшийся польский король Станислав-Август, живший до этого в Гродно. Во время его переезда в Петербург произошло одно в общем-то незначительное событие, имевшее, однако, далеко идущие последствия. В Риге Станиславу-Августу была приготовлена торжественная встреча: на улицах расставлена почетная стража из именитых горожан, в одном из лучших домов приготовлен парадный обед. Но все почести достались не польскому королю, опоздавшему к назначенному дню, а Платону Зубову, ехавшему через Ригу заграницу.