Самое интересное, когда Алексей, будучи уже взрослым молодым человеком, вспоминал эти многокилометровые прогулки с ребятами после многочасовых ночных футбольных матчей, у него всегда возникал вопрос к самому себе: «Неужели это всё было на самом деле, неужели я это мог?! Неужели ребята это могли?!» Алексей напряжённо вспоминал: конечно же он должен был смертельно уставать, но не мог вспомнить ничего подобного, усталости он не помнил вообще. Наоборот, их всех трудно было оторвать от ночного футбола и если бы ни тренер, они играли бы, и играли дальше – до самого рассвета или вообще пока бы, наверное, не упали бы совсем без чувств. Такие занятия проходили два раза в неделю, во вторник и четверг. Все ребята с нетерпением ждали этих дней и как казалось Алёше, они все тогда были счастливы таким простым, но таким настоящим мальчишеским счастьем. Но детство подходило к концу, заканчивались беззаботные игры, надвигались серьёзные взрослые заботы и проблемы, а жаль – это было настоящее время.

Отец Алексея умер рано и как-то неожиданно для всех в возрасте шестидесяти восьми лет. Причиной смерти безусловно явились старые фронтовые ранения. Иван Андреевич каждый год почти на всё лето уезжал в санаторий и к этому все привыкли. Привыкли также и к тому, что к первому сентября, началу учебного года сына, он всегда возвращался, а тут уже был самый конец августа, а отец всё не приезжал и не приезжал…

Маму Алексея – Светлану Николаевну, тогда привёл её двоюродный брат дядя Володя, в то время уже полковник. Алёша в этот момент выходил из дома и тут он увидел всю заплаканную маму, он первый раз видел её такую – качающуюся из стороны в сторону. Мальчик совершенно не понимал что происходит, оторопел и замер на месте как монумент, пока к нему не подошёл дядя Володя, перед этим усадив, плохо стоявшую на ногах, Светлану Николаевну на лавочку возле подъезда.

– Крепись и держись, мой золотой! Твоего папы Ивана Андреевича больше нет… – произнес дядя Володя, крепко по-мужски сжав тринадцатилетнему мальчишке руку. – Мужайся!

«Как-то по-дикторски произнёс, словно объявил войну…» – подумал тогда Алексей, ещё не понимая весь смысл сказанного. Мальчик долго молчал, слёз не было, но он словно отключился от внешнего мира. Ещё несколько дней он провел в таком совершенно выключенном состоянии, пытаясь осознать что же произошло и как ему теперь с этим дальше жить.

Прошло несколько дней пока мама Алексея пришла в себя. Опомнившись, она вызвала из Черкизово свою родную тётю Любу, которая к тому времени уже вышла на пенсию. Она по просьбе Алёшиной мамы должна была готовить, убираться и присматривать за Алёшей. Сестра тёти Любы, тётя Лена, неразлучные сёстры и жили вместе без своих семей. Лена уже давно умерла и её место в жизни Любови Александровны заняла мама Алёши и сам Алёша. Алёша их считал и называл всегда бабушками. С отцом они правда не ладили – классовая вражда, раньше это была серьёзная причина распри между родственниками. Теперь после смерти отца, баба Люба могла уже беспрепятственно переехать на квартиру племянницы Светы. Алёша был не против, даже рад, ещё по-детски не осознавая в полной мере смерть своего родного отца.

С этого трагического, переломного и страшного 1976-го года для тринадцатилетнего Алеши началась совсем новая жизнь, но уже какая-то не совсем полноценная, без чего-то очень важного близкого и родного, будто у него ампутировали какую-то часть тела. У него создалось впечатление, что всё, что было до смерти отца перечеркнуто его смертью и больше возврата к этому нет. Этой, какой-то удивительно сухой осенью, почти совсем без дождей, Алёша находился на уже знакомом ему Ваганьковском кладбище впервые уже не в качестве экскурсанта, сопровождающего бабушек и путешествующего по чужим могилам как это было раньше на Пасху и в другие памятные дни. Теперь он был чуть ли не главным участником похорон, провожал родного человека в последний путь. Когда уже собирались опускать гроб в могилу, баба Люба подвела мальчика к самому гробу, чтобы он попрощался с отцом. Алёша также как мама, следующим после неё, прикоснулся губами к холодному папиному лбу. «Это смерть – она холодная, как камень, как глубина, я её помню… – подумал тогда Алёша. – А вот и бездна!» – мальчик взглянул на вырытую рядом глубокую яму от которой веяло каким-то особым, сырым холодом. Он хорошо помнил эту пустую безжалостную холодную глубину, Алёша был с ней уже знаком, когда тонул на Клязьминском водохранилище и уже в Москве на Плотине. Теперь эта холодная сырая пропасть навсегда забирала его родного отца и он уже не мог ничего поделать, ничем помочь и ничего изменить. При этих мыслях к горлу подступали горькие слёзы, слёзы бессилия и отчаяния. После прощания и опускания гроба с отцом в яму, могилу долго, долго засыпали землёй. А Алёша, под впечатлением, всё это время стоял без движения в каком-то забытьи. Тогда, наверное, там у свежей могилы отца и закончилось его детство. Он понял, что он из мужчин в семье остался один, больше никого из мужчин рядом не будет никогда. Все мужские домашние хозяйственные работы придётся взять на себя. И он взял.