– Таня, послушай… Я ему сказал – рисунки в моей квартире в Ситджесе… Я думал обмануть его, выиграть время, убежать. А он вдруг пырнул меня ножом…
Рисунки, ах да, рисунки!
Да будь они прокляты, те каракули Пикассо!
Неужели мой мальчик умирает?
– Хосе, миленький, как у вас вызвать» Скорую помощь»? – пролепетала я, опускаясь перед ним на колени.
Он молчал, только смотрел на меня, с такой болью и любовью, что я вдруг поняла – поздно, все врачи мира не помогут; мой мужчина сейчас умирает, как глупо, как страшно.
Как красиво…
Красиво.
Смерть Хосе к лицу.
Я смотрела на его длинные черные ресницы, оливковую кожу – и любовалась им так, как, наверное, никогда раньше не любовалась.
Теперь этот прекрасный парень принадлежал только мне.
Я, как ни странно, все-таки стала самой главной женщиной в его жизни. Той, будучи с которой, он из этой жизни ушел.
И вот теперь уже ничего не важно – ни моя попа сорок шестого размера, ни деньги Вадима.
Я сидела рядом с Хосе и чувствовала, что люблю его сильно-сильно; что он мне ближе, чем был в минуты физической близости…
Раздавшийся где-то внизу звук сирены отрезвил меня.
Надо же вызвать полицию!
Надо вызвать полицию, но…
Хосе-то уже не поможешь. Какая разница, кто пырнул его ножом – от выяснения конкретной персоналии мой любимый мальчик не оживет. Но я-то пока еще жива…
Я смотрю на высокий книжный шкаф.
Всего-то и усилий – подставить лестницу и вытащить с верхней полки стоящую за книгами тетрадь.
Та мазня стоит кучу денег. Но для меня настоящую ценность представляет только одно – свобода от Вадима.
Я быстро достаю альбом с рисунками Пикассо, засовываю его в рюкзак. И, поцеловав застывшие губы Хосе, сбегаю вниз по ступенькам.
У меня в голове возникает мешанина из кадров детективных сериалов и страниц криминальных книг.
В доме полно моих отпечатков.
Нас явно кто-то видел вместе, мы заходили в ближайшие кафе, заезжали на заправки. После первого же опроса жителей квартала у полицейских появится описание моей внешности.
А друг Хосе, тот самый доктор, помогавший дурачить мою цербершу! Он знает, в каком отеле я остановилась. И полиция может добраться до меня в два счета. Как я им объясню, почему бросила Хосе с ножом в груди? Как вообще докажу, что это не я его убила из-за той самой роковой тетради?
До нашего отъезда в Москву оставалось еще три долгих дня. Я провела их как на иголках.
И только когда самолет оторвался от земли и взмыл в наполненное сливочными облаками небо, я наконец поверила – обошлось, никто меня не поймает и ни в чем не обвинит.
На моих коленях – рюкзак с тетрадью.
Я не положила его в ящик для багажа, расположенный над сиденьями, отказалась запихивать под кресло. Бумага выглядит ветхой, кажется, неосторожное прикосновение – и она рассыпется в пыль. Но я не хочу, чтобы моя свобода от брата рассыпалась. Я буду очень и очень осторожна.
Не знаю, как и где искать покупателя на рисунки Пикассо.
Знаю только, что у меня все получится. Игра стоит свеч.
Я буду просто жить, жить! Так, как считаю нужным, без Вадькиных приказов, без сурово поджатых губ Марии Дмитриевны…
Глава 1
Париж, 1944 год, Долорес Гонсалес
– Мари… Воды, умоляю… Жаклин! Ты дашь мне попить, старая шлюха? Жанет, черт тебя побери, я хочу промочить горло! Эй, кто-нибудь?! Есть тут кто-нибудь, кроме этого стада белых козочек?! Пожалуйста, помогите! Мне так плохо…
Уловив миролюбивые нотки в голосе отца, Долорес Гонсалес сменила гнев на милость, вытерла салфеткой запачканные краской руки и подошла к кувшину с водой.
Этого и стоило ожидать: у папы уже начался бред. Допился! Стада белых козочек, надо же!