– Наверное, даже в стремлении убрать конкурента никто не пошел бы на такой шаг, как убийство. Тем более, сестра-то тут при чем?!

Андрей пожал плечами и вздохнул:

– Да я уже ничего не знаю и не понимаю. Дико это все. Я с этой Таней даже поговорить особо не успел. Вадик просил за ней присмотреть. Ну, я и поглядывал – сидит себе девочка, что-то там в тарелке ковыряет, на шампусик не налегает, наоборот – игнорирует. Игорь к ней было клинья стал подбивать. Я ему внушение сделал – он свое внимание на официантку переключил.

– А Игорь, когда уезжал, с тобой попрощался?

– Нет. А с тобой?

– Тоже нет. Кстати, он сюда на такси приехал. А как он уехал? Что-то я не видел никаких подъезжающих машин. Наверное, пошел на трассу, там остановил тачку.

– А тебя не смущает, что Игорь пытался приставать к Тане, а потом эту девушку нашли мертвой?

– Лик, ты чего?! Я Гарика сто лет знаю. Он по экономическому преступлению на зону попал, взятку вовремя не сунул. Он не по этой части, совсем не по этой!

Вронская закусила губу. В голосе Андрея такая убежденность – спорить бесполезно. Андрей – хороший друг, преданный. Ему немало довелось пережить, у него большой жизненный опыт. Но тюремной страницы в нем нет. И он просто не знает, насколько зона меняет людей. Очень сложно сохранить в себе человека за решеткой. И Седов, кстати, мог бы это подтвердить. Если два несудимых алкаша бухают – шанс того, что они перережут друг друга, не такой уж и большой. Но если кто-то прошел через тюрьму и решил, что его не уважают, – все, поножовщина, месть обидчику не до первой крови, а до последнего вздоха. Простить, забыть, не обратить внимания – эти советы не для большинства зэков; христианские заповеди и интеллигентность на зоне означают только одно – быструю смерть; дашь слабину – затюкают мгновенно. А жить-то все хотят, даже в тюрьме – все равно хотят. Во время отсидки в психике происходят необратимые изменения, это может подтвердить любой, кто общался с бывшими заключенными. Что довелось пережить в тюрьме и колонии Игорю, как его унижали и ломали – про это только он знает. Андрей, кстати, и пообщаться со своим корешем после освобождения толком не успел. А тот почему-то не стремился к общению. Просто взял и исчез, не прощаясь. Почему?

– Лика, да может, он с девчонкой какой-нибудь уединился, – пробормотал Андрей. Похоже, ему тоже не давало покоя внезапное исчезновение приятеля. – Что, не знаешь, как это бывает на таких тусовках? Тем более, ну что тут скрывать: Игорь – молодой здоровый мужик, который сто лет с женщиной не спал.

Вронская собралась было предложить пересчитать присутствующих в гостиной людей, чтобы понять, не пропала ли вместе с Игорем еще и какая-нибудь барышня, но не успела.

– Не было никакого горла! Не было перерезанного горла! – надрывался женский голос в противоположном углу большой комнаты.

Лика спрыгнула с подоконника и устремилась туда.

Соседку-собачницу уже уложили на диван, и кто-то махал возле ее лица салфеткой, а кто-то брызгал в лицо мартини. Вино вместо воды! Похоже, после произошедшего тут вообще мало кто был в состоянии соображать…

«Бедняжка, надо ей дать валерьянки или пустырника, – Вронская, путаясь в подоле, побежала на кухню, к холодильнику, на одной из полочек которого лежали лекарства. – Тут у кого угодно истерика начнется. Ладно, это я к трупам привычная, сколько их в морге пересмотрела, пока изучала работу судебных медиков, – уже не помню. А что делать, писать фигню в романах не хотелось. И без меня опишут, как якобы патологоанатом в паре со следователем работает – хотя, конечно же, на место происшествия выезжают только судмедэксперты. И вот вроде я уже подготовленная к виду мертвого тела – а все равно страшно, и рыдать хочется, и тошнота. А тут – соседка, которая, похоже, без медицинского образования; понятно, что истерика будет».