«Ты уже смертник, чего тебе терять?».

– Это моё личное изобретение. Портативный робокроу. Служит для коммуникации между… Особенными людьми.

– Особенными? Подробнее.

Молчание. Говорить напрямую о своём естестве считалось дурным тоном.

– Протовыродками. Мы дети семей, что приютили в себе протомунит, пытаясь жить дольше отведённого. Протезы…

Отмахнувшись, как от неинтересной мошки, Сандр призвал к молчанию.

– Вещица занятная. Мы обнаружили, что передача происходит через отдельную защищённую сеть прямиком на корабль. Ваша… Как её там? ИНГА, да? Пропускает передачу без проблем. Наши блокирует. Мы не можем транслировать, а ты спокойно каждый вечер общаешься с астравиками.

– Всё просто: моя сеть зарегистрирована. ИНГА, наш ИИ1, не будет признавать её чужеродной. Я хорошо поработал. Скажу наперёд: нет, взломать ИНГА и помочь вам пропагандировать на дредноут какую-то квазарную чепуху я не буду, да и не умею. Отныне я держу нейтралитет. Но за попытку сблизиться благодарю. Вы и ваши люди хорошо выучили наш язык.

В лице командира что-то поменялось: он смотрел с жалостью. Альби ненавидел это чувство. Его жалели с самого рождения, выписывая новую таблетку или направляя в «кабину» для терапии. Диагноз прост: врождённая непереносимость солнечного света 1 категории, приправленная альбинизмом. И в любых других условиях проблем возникло бы меньше. Однако сердцебиение «Суперастры» зависит от солнечной энергии, примесей первичного космического облучения на магнитных основах, и вся эта синтезированная энергия бьёт плёткой по двигателям, заполняет собой генераторы и позволяет дредноуту совершать невообразимые скачки, путешествуя по звездным пустыням, продолжая в себе растить жизни десятки тысяч душ, прекрасный сад в бесконечной холодной тьме. Альби не мог игнорировать урон от своей жизни, позволительной роскоши.

– Ты умён, быстро соображаешь. Почему же молодого изобретателя послали вниз? Остальным в камерах гораздо больше лет, чем тебе. Объясни старику. Я уже забыл, какого это – удивляться.

– Ответ был ранее. Наша культура, безусловно, велика. Но в ней есть недочёты, к сожалению. Мы восхваляем человека, но стремимся к идеальности – термину, что сами и придумали, а не открыли, как нечто существующее и возможное. Общество не принимает нас за равных, мы носители целых списков болезней, наследники по несправедливости. То, что люди перешагнули и смогли подавить… Прорастает из нас гнойными прыщами и сильно раздражает капитанский состав и граждан, наших великих правителей. С нами не хотят строить семьи, заводить долгие рабочие отношения или хотя бы не посылать при первой возможности на передовую, делая еле видимую пометку в анкете: «подходит для расхода». Им нужен был технический специалист без проблем с родственниками, только тогда они вспомнили о моих мозгах. Отец научил меня компьютерно-инженерному делу, а матушка сутками впахивала на техстоянке джетов. И даже после их смерти никакой благодарности. Я никогда не забуду, что после объявления о несчастном случае люди так спокойно выдохнули, зная, что погибли «расходники».

Его трясло. Откровенно рассказать о своём печальном прошлом и не менее колючем будущем оказалось непросто, пусть мама и воспитывала в нём выдержку, силу морального духа. Или пленник переживал, что больше никто и не спросит?

«Крепись, мой милый пульсар. Когда-то они вспомнят, что мы такие не по своей прихоти, а по их желанию и возможности. В нашем мире, где мы почти что достигли идеально-выработанной иммунной системы, создателям очень тяжело видеть пятна на их репутации, пусть такие светлые и чудесные», – мозолистыми ладонями она гладила его светлые щёчки и рассказывала, что иногда, раз в несколько недель, её подпускали к иллюминаторам, откуда можно было увидеть звёзды – редкая возможность. Матушка уверяла, что они светят так ярко, как и её любимый сын.