– Ой! Что ты делаешь! С кожурой! – передернуло Клементину, невыдержавшую самого представления.

Но Альбертик выдерживал не кривясь, жвалы его казалось с одинаковым постоянством привыкли поглощать все и толстая кожица перемалывалась со скрежетом, подобно тому как под ножом мясорубки туго и вязко идут мерзлые жилистые куски мяса.

Но слишком большой оказалась долька даже по его рту, или очень уж не хотелось ему продолжать прожевывать вставшую колом кожуру. Рот оказался основательно забитым и движение челюстей все более вязло и замедлялось. Наконец, прожевав остановился и заглох. Вместо этого глаза Альбертика тоже остановились и вылупились, наливаясь кровью. Он все еще крепился и силился держать тон, восхищая этим Клементину до звонкого насмешничества и сострадания.

– Выплюнь! – опомнилась она, поднося к его рту вытянутую ладонь, но куда там! Горло Альбертика обильно залившегося соком лимона схватило в такой спазме и так при этом скриворотило физиономию, что никакая рука, а только пол мог сдержать все то, что сбивая руку Клементины в спазменном наклоне выплевывал и выхаркивал страдалец любви. Выше его жалели и приголубливали гладя и теребя светло-шатеновые вихры. Дали скорее запить.

Выдув все и как видно отойдя, Альбертик единозвучно просмеялся, издав из гортани долгий прыскающий смешок и охотно потянулся как ни в чем не бывало за персиком, но не рукой, а ртом, откусывать. Так ему был скормлен весь персик. Перешел на виноград.

– Кидай, я их буду ловить! – воскликнул он от удовольствия, отсаживаясь на своем стуле в противоположный край столика.

– Лови! – кинула она, стараясь как можно точнее. Взметнувшись в броске надрессировавшийся Альбертик ловко ухватил ягоду ртом на лету и счавкал..

Клементина стала поочередно отрывать виноградины от кисти и кидать на ловлю Альбертику, особенно потешалась над неудачами. И через пару минут разыгрались уже так, что стула Альбертику показалось мало, к тому же он с него слетел, принявшись после ловить стоя. И здесь он допрыгался до того, что подпрыгнув за очередной виноградиной пролетевшей выше, опустился уже потеряв равновесие и упав на спину, больно ударившись так же и дурной головой об каменный пол, не покрытый даже ковром. Клементина бросилась к нему гладить и прижимать зашибленную головушку.

– Это ты нарочно, – плакался Альбертик, вдруг сильно ее ущипнув, и пока она вскрикивала, вырвался из рук дальше, устремясь от нее бегом.

– Ах, скотина! – бросилась за ним Клементина с нежной злостью стараясь догнать и отомстить негоднику.

Но юбки! Как много это дало Альбертику преимуществ, и как ловко ему удавалось уворачиваться от нее бегая вокруг столика и довертуозничался до того, что наскочил своей неповоротливой фигурой сначало на стул. А через него и на столик. Который он свернул и упал на него поверх. Ему дали легкую затрещину.

Продолжая лежать возле присевшей возле него Клементины ничком, Альбертик настороженно поглядев на колени девушки отчетливо вырисовывающиеся на гладко-глянцевой материи платья проговорил голосом потише:

– Во, покажи мне свои сиськи?

– Ты что, Альбертик, это же нехорошо! – возразила она с серьезностью, которую особенно выдают надувшиеся губки, косо заводя половину лица за край спущенных волос.

– Ну тогда давай в колесо играть! – оживился Альбертик привставая с полу, – Я его с собой прихватил! Знаешь интересно! Нужно стараться не пропустить! Мы с теткой все время в него играли!

Но вернемся же к другой паре действующих лиц, оставленных нами в угоду первой, занявшейся сейчас по настоянию Альбертика перекаткой колеса, представлявшего собой ни что иное, как цельную шайбу, друг к другу.