Стера тоже подсел ближе, собираясь поиграть в карты, но не успел. В конце села заскрипела телега, Миха повернулся туда и сказал весело:

– А вот и староста вернулся! Дядька Богомил!

Стера тут же упруго встал со скамеечки, закинул на плечо мешок, коротко поклонился стражам и пошагал навстречу телеге, в которую впряжена была пегая немолодая кобыла с грустными глазами и слепившейся нечёсаной гривой. На телеге восседал здоровенный мужик с бочкообразной грудью и немаленьким животом. На лице – окладистая борода, в которую будто влип мясистый с прожилками нос.

Староста зафыркал, умываясь из огромной кадушки, стоящей во дворе его дома. Пригоршнями черпал воду, плеская на голову, плечи, руки. Потом вытерся рушником и осоловело глянул на видящего:

– Прости, Бога ради, упрел с жары совсем!

– Ничего, – улыбнулся Стера, удобно примостившийся на дощатой скамеечке, в тени бревенчатого дома старосты. Мешок свой парень вновь положил рядом, а хорёк, обнюхав скамейку, угол дома да ведро, валяющееся у крыльца, скользнул в густую траву и зашелестел по направлению к саду.

– Маланья! – заорал Богомил так, что порскнули, взметая пыль, по двору куры. Закудахтали растревожено. И заорала, перекрикивая кудахтанье, из избы Маланья:

– Чего разорался, окаянный?

– На стол вечерять ставь! Гость у нас долгожданный!

Маланья – дородная темноволосая баба забурчала под нос, но беспрекословно вернулась в хату, вынесла на улицу чугунок с окрошкой. Следом вышли две девки, уже не дети, но ещё и не взрослые. Вытащили каравай, рыбу какую-то и кувшин с молоком. Стали ловко расставлять снедь на широченном столе, стоящем под яблоней. Ставили глиняные миски, чашки. Маланья ловко налила окрошку, на отдельную тарелку положила рыбу. Одна из дочек стала резать каравай большими, толстыми ломтями. Вторая из кувшина разливала по кружкам молоко. Староста натянул рубаху и потопал к столу, пригласил кивком и видящего, указал на почётное место во главе стола. Но Стера, зная обычаи Ивского княжества, поблагодарил и отказался. Тогда Богомил кивнул благодарно, сел во главу и указал на скамейку по правую руку от себя. Стера примостился и застыл. Когда расселись за столом Маланья и дочки старосты, Богомил перекрестился широко, бормотнул молитву и начал есть. Тут же застучали ложками и домочадцы. Начал есть и Стера. В бок ему ткнулся хорёк, видящий глянул на хозяев, отломил кусочек рыбки и протянул зверьку.

Когда повечеряли, староста улыбнулся счастливо и проговорил семье:

– Идите, погуляйте, мне с гостем погуторить нужно!

Жена с дочками быстро собрали посуду и ушли в избу, а Богомил смахнул со стола крошки и заговорил медленно:

– Беда у нас приключилась, Стера.

– Без причин и не приглашают нас, дядька Богомил, – видящий достал кисет и начал аккуратно набивать трубку. Раскурил её и замолчал, глядя на старосту. Тот тоже ждал, пока закурит Стера, и только после продолжил:

– Три года назад у нас бабонька мёртвого младенца родила.

– Такое случается, – осторожно сказал Стера.

– И мы так подумали, – кивнул староста, а через месяц вторая родила – и тоже мёртвого.

Стера выдохнул клуб дыма и смотрел на старосту, ожидая продолжения.

– В общем, за год из девяти родившихся младенцев трое родились живые, но все умерли до года. Четыре роженицы тоже умерли, – староста стиснул могучие кулаки, отчего аж костяшки побелели, и продолжил: – Батюшка и молебны проводил. И крёстный ход делали с иконой, из Медяна привезённой – всё зря. В следующий год ещё четверо младенцев мёртвыми родились. И все роженицы померли. А сейчас у нас рожать боятся. Год уже в селе свадеб не было. Священник из Медян так и сказал, что мол надо из братства видящих звать. Дух энто. Сможешь помочь?