Я тайком заглянул в чашу – она была абсолютно пуста, даже припала приличным слоем пыли. Ко мне подошел Иероним. В руке у него был небольшой серебряный нож.

– Дай свою руку. – сказал он.

Я протянул руку ладонью вверх. Он вложил в нее нож, вниз острием. Я зажал лезвие, и Иероним потянул его к себе. Так на моей ладони появился порез, обильно истекавший кровью. Иероним велел поднести руку к чаше и пролить в нее всего одну каплю.

– Ты, верно, подумаешь, зачем такой огромный разрез ради одной капли? – спросил Иероним.

– Нет. – ответил я – Если понадобится, я отдам и большее.

– Это хороший ответ. – ответил Иероним.

Я взял салфетку, лежавшую рядом с чашей, второй целой рукой. Она была из чистого золота. Салфетка была легкая и тонкая, как золотая фольга, но прочная и гибкая, как настоящий шелк.

– Теперь положи свою руку поверх салфетки. – руководил дальше отец Марк.

Я сделал как он велел, опустив окровавленную ладонь на золотое полотно. Вопреки моим ожиданиям, кровь легко просочилась сквозь салфетку, а не стекла по ней на алтарь.

– Ответь перед Чашей, Аллан, боишься ли ты смерти? – продолжил он.

– Нет. – без сомненья ответил я.

Этот вопрос немного сбил меня с толку. Но возражать и задавать вопросы я не стал. Инстинкт подсказывал мне, что не стоит этого делать перед древней реликвией.

– Во что ты веришь, Аллан?

– Верю, что людям дано быть первоначально добрыми, и злыми они становятся лишь на время. Им дано вновь возвращать добро и свет в свои сердца. Им подвластно сострадание и милосердие. И при небольшой помощи, они смогут делиться своим внутренним светом с окружающими.

– О чем ты сожалеешь больше всего?

– Больше всего? Хм, я сожалею, что не смог сказать отцу всего, что стоило сказать. Я боялся показаться ему мягкотелым – ведь не таким он меня воспитывал. Но я должен был это сказать, доложен был чаще быть рядом с ним.

Отец Марк и Иероним отступили на шаг назад. Я насторожился. Ненароком вспомнил, как они подшутили надо мной, когда мы впервые проходили сквозь Блуждающие врата.

Открыв гримуар Ра-Наэль, отец Марк стал громко читать мантры на древнем языке. Его басистый голос колоколами отскакивал от стен пещеры, в которой мы стояли. Мне показалось, что они начали дрожать. Появился легкий ветер, колыхавший пламя в нишах в стенах. Голос Марка стал объёмным, он превратился в гул, что окутал и заполонил все комнате. И затем все внезапно стихло.

– Что мне делать дальше? – шепотом спросил я, оборачиваясь к Марку.

– Поднимай салфетку. – спокойно ответил он, закрывая книгу.

Я осторожно, за край салфетки, стянул ее. Внутри, в деревянной чаше, которая была пуста пару минут назад, мерцала искра – настоящая, горящая, словно кратер вулкана. От нее исходило тепло.

– Возьми ее в ладонь. – велел отец Марк.

Я взял ее двумя пальцами, приготовившись уже, что будет неистово горячо, но искра была холодной. Я положил ее в ладонь, сжал, и она все так же была холодна.

– Это Искра Творца. Она – твой оберег, твоя суть, твое воплощение. Отныне она твой компас и маяк в твоих делах и поступках.

– Почему она горит, но в то же время холодна?

– Она отражает тебя – холодного снаружи и пылающего внутри.

Далее мы вернулись на поверхность, и направились в кузницу. Там, у разогретой печи, нас ожидал кузнец Йовен. У него уже был готов метал для заливки медальона. Искру поместили в форму для отливания, и залили металлом.

Я наблюдал за тем как сверкал раскаленный металл, как он темнел и остывал, как шипел, когда форму опускали в холодную воду. Что-то мистическое было в этом процессе. Затем кузнец, проводивший всю церемонию, достал медальон из формы, и положил его на наковальню. Йовен взял самый большой молот и изо всей силы ударил им по медальону. Медальон ярко сверкнул, словно последний луч уходящего солнца, но не раскололся, не покоробился, не искривился.