. И тут я неожиданно увидел, что эта пропасть преодолима, что все едино, что и одно, и другое может быть красиво, и дело только во вкусе и в снобизме некоторых музыкантов, представителей обоих жанров (тогда я не понимал слова снобизм, хотя на уроке английской литературы нам много говорили о снобизме Сомса Форсайта).

Я окончил музыкальную школу вместе с девятым классом общеобразовательной. Я не строил никаких планов, и меня уговорили заниматься еще один год в музыкальной школе, чтобы лучше подготовиться, если после окончания школы я решу поступать в музыкальное училище. Мне было все равно, и я согласился, хотя не собирался в училище и не стал заниматься интенсивнее. Анатолий Кондратьевич съехал, но не далеко, в квартиру этажом выше. Я с облегчением вздохнул и переехал в его бывшую комнату. Но наши занятия продолжились – я ходил к нему наверх.

Алексей устроился работать официантом в ресторане и собрался жениться. Дистанция между нами все увеличивалась. Неожиданно, без предупреждения, в отпуск приехал Андрей. Почти два года я писал ему скупые дежурные письма, не зная, о чем писать. И вдруг вместо прежней замкнутой и странной личности в доме появился человек, с которым я был готов делиться абсолютно всем и который станет моим самым близким другом на долгие годы. К сожалению, брат уехал еще на несколько месяцев, а мне нужно было как-то заканчивать школу. По всем предметам у меня была стабильная тройка, которая меня вполне устраивала. Но надо было сдавать экзамены, и в этой ситуации настоящим другом оказался Ульев, взявшийся заниматься со мной физикой и математикой, которые я без его помощи не сдал бы. Время экзаменов совпало с началом чемпионата мира по футболу. Я, обычно равнодушный к спорту, с большим интересом смотрел некоторые матчи и болел за английскую команду, поскольку у всех футболистов были длинные волосы, а у Джорджа Беста волосы вообще были ниже плеч. Я физически ощущал, что в мире происходит нечто такое, что мне близко и интересно, но до нас эта волна никак не может докатиться. Однако в результате мне пришлось идти в парикмахерскую, поскольку с такой прической к выпускным экзаменам не допускали.

После выпускного вечера мы пошли к Леше, брату нашей одноклассницы Оли Голубевой, и я неожиданно обнаружил, что тот мир, о существовании которого я только подозревал и принадлежность к которому чувствовал, реально существует даже здесь. Леша учился в Университете, был чрезвычайно интеллигентным человеком, слушал всю современную музыку и прекрасно в ней разбирался. Он жил отдельно от родителей на Моховой в комнатке, на стенах которой висели плакаты и фотографии групп, каких я еще не слышал, и конечно же там были Beatles. У него можно было посмотреть пластинки, которые он брал переписывать, какие-то музыкальные журналы и книги. А на шкафу в коробке жило Жрало. Можно было по-разному относиться к тому «существу», которое Леша показывал гостям, но оно не требовала интерпретации: это была психоделическая вещь. С тех пор я стал любить непонятное – чем непонятнее, тем лучше; главное не пытаться это как-то истолковывать и расшифровывать. У Леши можно было на несколько часов окунаться в мир, который для меня пока не был вполне доступен. А главное, хотя Леша был на три года старше нас, эта разница не ощущалась, он был с нами абсолютно на равных. В то время каждый визит к нему становился для менял событием.

Я оставил идею поступления в музыкальное училище и вообще никуда не собирался поступать. Анатолий Кондратьевич грозился, что я буду кусать локти, но постепенно снял осаду и оставил меня в покое. Наконец в августе Андрей вернулся из армии, и мы стали все время проводить вместе. Все-таки в конце лета меня уговорили подать куда-нибудь документы, так как до восемнадцати лет мне могли платить пособие за отца только в том случае, если я буду учиться. Я лениво листал справочники, понимая, что ничто из предлагаемого меня не интересует. Мне показалось, что отделение звукозаписи кинотехникума может оказаться самым подходящим, и я пошел подавать документы туда. Придя же, я узнал, что на это отделение берут только с восьмью классами, а у меня, как на грех, десять. В приемной комиссии меня уверили в том, что я могу проучиться год на другом отделении, а потом, если захочу, перевестись на звукозапись. Думать было лень, я неожиданно получил пятерку по математике и поступил на отделение «Монтаж и эксплуатация киноустановок».