Ответственность за преступления в этот период регулировалась в основном специальными декретами и правовыми актами по некоторым отдельным составам преступлений. Так, к апрелю 1918 года существовало уже 17 специальных уголовно-правовых декретов и 15 актов, а к концу сентября 1918 года из 72 законов, содержавших уголовную санкцию, было издано:

– декретов и постановлений ЦИК и СНК – 55;

– постановлений наркоматов – 15;

– приказов наркоматов – 2[43].

Среди них фактически отсутствовали специальные нормы об ответственности за кражи, что объяснялось в частности тем, что советский суд в борьбе с подобными преступлениями не сталкивался с особыми трудностями. Д. И. Курский, говоря об этом, отмечал: «…в этой области для народного суда является бесспорным самая наличность в этом деянии признаков дезорганизации слагающихся новых социальных отношений, то есть преступности деяния…»[44]. Естественно, что в этот период не могло быть (в силу указанных выше причин) и самого понятия кражи с уголовно-правовой точки зрения. В этом смысле, думается, резонно было бы руководствоваться последним дореволюционным законодательством, которым являлось Уголовное уложение 1903 года. Оно, кстати, объединило кражу и ненасильственный грабеж в один состав, обозначив его термином «воровство». Однако это противоречило идеологии новой власти, которая сначала фактически, а затем, в первых декретах о суде, и юридически отменила старые уголовные законы и запретила их применение, однако рекомендовала в случаях отсутствия прямых на то указаний руководствоваться социалистическим правосознанием.

Приверженность уголовно-правовых норм обстоятельствам конъюнктурного характера в первые годы советской власти более чем очевидна. Если не принимать во внимание блок так называемых «контрреволюционных» преступлений (саботаж, спекуляция, бандитизм и ряд других), кража как таковая не упоминается, однако сказать, что не было в целом уголовно-правовой реакции на хищения имущества, нельзя. В Положении о революционных трибуналах от 18 марта 1920 года, перечисляя дела, подсудные этим трибуналам, упомянуты «дела по крупным должностным преступлениям, лиц обвиняемых в хищениях, подлогах, участии в спекуляции, более выдающихся должностных преступлениях…»[45]. В 1921 году «поднялась высоко волна хищений»[46]. Декрет ВЦИК и СНК от 1 июля 1921 года устанавливал уголовную ответственность вплоть до высшей меры наказания за хищения из государственных складов и должностные преступления, способствующие хищению[47].

Характеризуя описываемый период в становлении советского уголовного законодательства, нельзя не упомянуть попытку его первой официальной кодификации. Она нашла свое отражение в изданных Народным комиссариатом юстиции 12 декабря 1919 года Руководящих началах по уголовному праву РСФСР[48]. Однако это был правовой акт, касавшийся обобщения лишь норм общей части советского уголовного права, и он не затрагивал конкретных норм, регламентирующих ответственность за отдельные виды преступлений.

В 1920 году началась работа над проектом УК РСФСР. Конкретно это решение было принято на Третьем Всероссийском съезде деятелей юстиции в июне. Ровно через два года – 1 июня 1922 года он вступил в силу на всей территории РСФСР и действовал до 1 января 1927 года. Судя по времени разработки и отзывам ученых, проработка содержания этого документа была достаточно тщательной. Все ранее принятые, начиная с 1917 года, акты уголовно-правового содержания были отменены.

На смену УК РСФСР 1922 года, который просуществовал четыре с половиной года, пришел УК РСФСР 1926 года. Анализ юридической природы кражи целесообразно провести по одному и другому документам одновременно, поскольку, по мнению М. Д. Шаргородского: «Уголовный кодекс 1926 года не является принципиально отличным от Уголовного кодекса 1922 года. Издание его вызывалось необходимостью приведения в соответствие уголовного законодательства отдельных союзных республик с уголовным законодательством СССР»