Зная позиции трибунала, который с момента своего основания прилагал усилия для расширения компетенций общеевропейских структур и осознавал себя не просто гарантом соблюдения существующего права, а «мотором интеграции», правоведы не сомневались, что трибунал, если представится возможность вмешаться, воспользуется ею [Kirchhof]. Разумеется, трибунал состоит не из безликих брюссельских евробюрократов, а из 27 судей, каждый их которых представляет одну из стран Евросоюза. Его задача будет состоять в том, чтобы привести к общеевропейскому знаменателю 27 исторически сложившихся представлений об основных ценностях, о конституционном и правовом порядке, а также следить, как эти общеевропейски понятые ценности соблюдаются на национальных уровнях. Тем самым по сути будет предпринята попытка устранить исторически сложившиеся различия в толковании основных понятий, определяющих идентичность Евросоюза, и творить единую общеевропейскую политическую и правовую культуру «сверху», т.е. то, что необходимо Евросоюзу, если он решит стать государством.

Критикуя решение германского Конституционного суда, указавшего на недостаток демократической легитимации у Европарламента, сторонники ускоренной интеграции упрекают его в «национально-государственной интерпретации» демократии. В Евросоюзе же, т.е. в «конструкции совершенно нового рода» [Bieber], связывающей «государства и народы» во «все более тесный Союз народов Европы», и демократия должна интерпретироваться иначе. Проблема лишь в том, что никто из этих критиков не может сказать, что же представляет собой эта конструкция, а главное – хотят ли ее составные части того, что, по-видимому, хочет она в целом – из союза государств стать союзом народов и тем самым превратиться в федеративное государство Европы.

Отсутствие консенсуса в вопросах, касающихся конечной цели «проекта Европы», может иметь катастрофические последствия для процессов политической консолидации. Одни члены ЕС понимают его, в первую очередь, как рыночный проект или как прагматичное сообщество, другие – как политическую силу, третьи – как бюрократического монстра. Недостаток общей идентичности вряд ли можно преодолеть за счет создания новых институтов – для преодоления кризисов необходимы не мощные бюрократические структуры, а большие идеи. Идея, лежавшая в основе ЕЭС при его создании, исчерпала себя с окончанием конфронтации блоков и расширением Евросоюза. На нынешнем этапе успех процессов политической консолидации зависит от того, удастся ли Евросоюзу найти идею, оправдывающую его существование и развитие.

Может быть, Европа найдет новые силы в противодействии глобализации, поскольку очевидна неспособность национальных государств самостоятельно, в одиночку противостоять ей и защитить своих граждан. Обладая большим экономическим потенциалом, выдающимися достижениями в науке и образовании, Европа имеет шанс стать влиятельным актором мирового политического процесса. Однако этот потенциал должен быть оформлен институционно и наполнен духом европейской идентичности. Достигнутый уровень экономической интеграции облегчает постепенный переход к политической общности, однако этот процесс не следует форсировать, ибо в его основе лежит необходимость преодоления исторически сложившихся различий политических культур. Идентичность не создается «сверху», она вырастает постепенно. Один из отцов – основателей ЕС Жан Монне говорил: «Если бы я заново начинал создавать европейское единство, я начал бы не с экономики, а с культуры».

Погорельская С.В. ЕС: Постдемократия и популизм // Мировая экономика и международные отношения. – Москва, 2005а. – № 11. – C. 96–105.