«Явное предначертание». В 1845 г. журналист Джон О’Салливан впервые использовал термин «явное предначертание», который быстро приобрел популярность. О’Салливан критиковал другие страны за вмешательство в «естественный» процесс расширения США на Запад. Идея «явного предначертания» содержала три основных компонента: превосходство американской нации и ее институтов; миссия по распространению этих институтов, включая задачу переустройства мира по образу и подобию США; божественное предначертание, предписывающее Соединенным Штатам добиться этой цели [Miller, 2006, p. 120].

В течение XIX в. лидеры и журналисты США использовали концепцию «явного предначертания» для оправдания экспансионистской политики Соединенных Штатов. Доктрина Монро, сформулированная в 1823 г., совместно с «явным предначертанием» обосновывала противодействие США попыткам европейских держав вмешиваться во внутренние дела американского континента.

В конце XIX в. американский историк Фредерик Тёрнер сформулировал «теорию границы», доказывая, что именно взаимодействие американского общества с фронтиром (приграничной зоной поселений на Диком Западе) заложило фундамент американской свободы и независимости, отделив Америку от Старого Света с его европейским менталитетом [Hodgson, 2010, p. 230].

Существующая на сегодняшний день и цитируемая на официальном уровне концепция американской исключительности напрямую связана с тезисами «явного предначертания» и «теорией границы». Центральное место в этой концепции занимает убеждение в том, что американский экспансионизм был неизбежным и что «американцы были избранными людьми, которым было предназначено Небесами продвигаться в глубь континента» [Ekirch, 1963, p. 178]. Эти идеи оказали огромное влияние на американское внешнеполитическое мышление, предоставив идеологическую основу концепциям экспансионизма и гегемонизма.

Вильсонианство. До конца XIX в. приоритеты внешней политики США сводились к тому, чтобы следовать концепции «явного предначертания» на американском континенте и оставаться в стороне от европейских конфликтов. Но 7 мая 1915 г. Германия потопила океанский пассажирский лайнер «Лузитания», что стало для президента В. Вильсона поводом вступить в войну. Вильсону предстояло при этом преодолеть традиционный изоляционизм американцев, и в этих целях он воспользовался верой сограждан в исключительность американских идеалов. Америка впервые сформулировала свою новую глобальную цель: не ограничиваться сохранением баланса сил, а распространять свои принципы по всему миру. Согласно «четырнадцати пунктам» В. Вильсона, Америка больше не могла оставаться лишь образцом свободы и независимости, как хотел Т. Джефферсон в начале XIX в. Вместо этого, как полагал Вильсон, Америка должна была стать созидательницей нового мирового порядка, основанного на более высоких моральных принципах и тесно связанного с принципом мессианской исключительности США.

Как указывает в своей книге американский исследователь Л. Амброзиус, Вильсону нравилась роль мирового гегемона, хотя он никогда явно не говорил об этом [Ambrosius, 2002, p. 12]. Идеологическое наследие Вильсона оставило отпечаток в политике многих американских государственных деятелей: Г. Киссинджера, Р. Рейгана, У.Дж. Клинтона и Дж.У. Буша [Ibid.]. Вильсонианство также стало идеологическим фундаментом теории демократического мира, рассматривающей демократизацию как средство предотвращения войн. Вильсон оставил после себя набор концепций, положивших начало глобальному крестовому походу американцев. По его мнению, не было существенной разницы между свободой США и свободой всего мира. Его идеи оказались крайне востребованы после окончания холодной войны, когда США принялись решать задачу построения нового мирового порядка. Как писал Г. Киссинджер, «интеллектуальная победа Вильсона оказалась более значимой, чем любой политический триумф, ибо, когда Америка столкнулась с задачей построения нового мирового порядка, она, так или иначе, вернулась к заветам Вудро Вильсона» [Kissinger, 1994, p. 145].