По правде говоря, научился играть – слишком громко сказано: скорее, освоил три аккорда, которых с лихвой хватает, чтобы подыграть злому любовному разочарованию или зайтись в милой русскому сердцу кочевой цыганской тоске, которая, так же как и блюз, есть один из сленгов тоски универсальной. Ибо истоки их одни и те же: несвобода с видом на горизонт. К основным аккордам я со временем добавил еще парочку и с этим арсеналом приобрел прочную репутацию компанейского парня, позволяющую мне сегодня поделиться с начинающими скоморохами главным скоморошьим секретом: в нашем деле главное не аккорды, а чувство.
Во-вторых: познав после расставания с Люси целебную силу злорадного скепсиса, я вступил в пору разумного и регулируемого любовного помешательства, если можно так выразиться. Отныне я был влюблен во всех девушек и ни в одну из них персонально. Я нуждался в этом замирающем приподнятом состоянии и был подобен пауку, что слившись с напряженной паутиной, ждет верные признаки ее трепета.
Когда в конце второго курса я впервые увидел в спортзале Ирен, то не ощутил сигналов сердечной тревоги. Возможно, оттого что красивая, бойкая четверокурсница не могла вызвать у меня, неспелого второкурсника, ничего, кроме почтительного уважения. Ведь нас разделяли (страшно сказать!) тысячи часов непрочитанных лекций и сотни будущих семинаров, тома ненаписанных конспектов, тротиловые россыпи несданных курсовых и рефератов, минные поля зачетов и экзаменов, киловольты нервного напряжения и мегаватты прилежности! Словом, все то, что давало ей право смотреть на меня рассеянно и снисходительно.
Другое дело – осень, когда к успешной сессии и летней трудовой доблести добавился мой статус полноправного игрока факультетской сборной. Мое самомнение достигло суверенных размеров и было готово общаться с Ирен на равных.
Играя за один факультет, мы были обречены на знакомство. «Привет, мальчики!», «Привет, девчонки!», «Пока, мальчики!», «Пока, девчонки!», «Молодцы, девчонки!», «Молодцы, мальчики!», «Не расстраивайтесь, бывает!» – вот базовый вокабюляр, которым каждый из нас был волен ограничиться, либо расширить до мегасимпатии.
C некоторых пор я обнаружил, что присутствие на трибуне Ирен вызывает у меня хорошо знакомое мне по прежним счастливым временам всесокрушающее и всепобеждающее вдохновение. На ее глазах я творил чудеса, и мне чудилось, что среди хора возбужденных голосов я отчетливо различаю ее звонкий, взволнованный призыв: «Давай, Юра, давай!». Сотворив очередной подвиг и возвращаясь на свою половину, я косился на трибуну, пытаясь оценить степень ее ликования.
Все звали ее Ирен, но вовсе не в угоду студенческому снобизму, а как бы признавая за ней некий невыразимый шарм, который в короткое имя Ира никак не укладывался. А вот протяжное, чужестранное «Ире-е-ен…» было самым подходящим для безродной провинциалки из далекого Новосибирска. Спорт в тех дозах, в которых мы его потребляли, не вредил ее женственности, а лишь пестовал ее гибкую, кошачью грацию. Так воздушно и невесомо, как ходила она, не ходил никто. Не признавая каблуков, она не наступала на стопу, а перекатывалась на ней, чуть выворачивая носки и двигаясь плавно, бесшумно и вкрадчиво. И если женская походка есть разновидность песенного жанра, то самой подходящей для нее песней была «Mack The Knife».
Строение ее лица подчинялось одной замечательной жизненной норме, которая по причине необъяснимости всегда вызывала у меня почтительное удивление: как из совокупности далеких от совершенства черт складывается положительный баланс волнующей любовной прибыли?! Вот и у нее: может быть, чуть-чуть длинноват тонкий нос, зато большие, точно посаженные по отношению к нему глаза. Может, недостаточно полные губы, зато красивый лоб, высокие и неширокие скулы, гладкие щеки и точеный подбородок. Иначе говоря, отклонения от идеала вполне укладывались в требования моего неокрепшего вкуса. Но главное, в ее глазах и губах таилось спокойное, снисходительное знание. Смотрела и говорила она так, словно ей все было ведомо, в том числе и любовные забавы. Мне, только что покончившему с тягостным и добровольным в пользу Люси воздержанием, как никогда нужны были женские ласки, и чем скорее, тем лучше.