Я чувствую только желание скорее убраться отсюда в гримерку, залить в себя виски, позабыв собственное имя, и провалиться в сон.
Просто я устал. Устал от этих масок. Устал от глупых интервью. И устал даже от беспорядочного секса. Не думал, что когда-нибудь в моей голове появится такая бредовая мысль, но это правда.
Я люблю трахаться. Мне нравится процесс. Мне нравятся эмоции, которые я получаю во время секса. Мне нравится тешить свое эго, когда я в очередной раз довожу девушку до оргазма. Я не вижу в этом ничего постыдного. Секс – это дьявольски прекрасно. И весело.
Но после того, как я пару раз переспал с Джессикой, отчего-то кажется, что веселье закончилось. В ее взгляде было столько ненависти… И это до сих пор меня поражает. Разбивает мое эго.
И не только его.
Сердце кровью обливается от мыслей, что Джессика считает меня уродом.
Ладно, остатки этого органа, ведь после гибели родителей мое сердце практически полностью растворили в кислоте.
Больше всего на свете я бы хотел изобрести машину времени, чтобы отмотать время вспять и никогда не записывать ту песню. Жаль, что даже мой статус миллионера не может мне в этом помочь. Я был уверен, что продается все. Вообще все. Но, как оказалось, есть вещи, которые все же не купишь за деньги. И какой тогда смысл быть богатым? Если даже машину времени не можешь купить.
Дерьмо.
Вокруг одно сплошное дерьмо, нескончаемым потоком льющееся отовсюду.
Гул толпы давит на виски, заставляя меня зажмуриться, а уже через секунду все же распахнуть глаза. Яркие фотовспышки ослепляют меня светом. Публика аплодирует мне, и на сцену летят чьи-то трусики.
Господи, за что?
Я натягиваю эту идиотскую улыбку, от которой у девочек намокают трусики, ну, кроме той фанатки, что осталась без них, конечно же. Поднимаю их с пола и, усмехнувшись, кладу в карман, после чего поднимаю обе руки в воздух, прощаясь, и толпа начинает гудеть.
Яркий свет прожекторов меркнет, и «Блу Хаус Бостон» погружается во тьму. В это самое мгновение я стремительно покидаю сцену. Такая у меня фишка. Эдакий закос под «Иллюзию обмана». Типа я фокусник. Ага. Но, к сожалению, я дебил, а не иллюзионист.
Когда я оказываюсь за кулисами, то благодарю музыкантов за отличную работу, а затем нахожу глазами в коридоре Рейнольда, своего продюсера. Он стоит, поджав губы, и ничего не говорит.
Провожу по волосам, заодно вытирая пот со лба, а затем шумно выдыхаю:
– Что не так?
– У тебя лицо такое, будто тебе в зад запихали микрофон.
Закатываю глаза.
– Если действительно запихали, то скажи мне кто, и я разберусь, – продолжает он, не обращая внимания на мои закатившиеся до космического пространства глаза.
– Рейнольд, при всем уважении, слышать из твоих уст такое – это странновато.
– Провести концерт перед толпой в восемь тысяч зрителей с микрофоном в заднице – вот что странновато, Тиджей.
С моих губ срывается смешок.
– Что происходит, объяснишь? У тебя творческий кризис? Ты потерял вдохновение? Или просто узнал, что в коле зеро все же есть сахар?
– Сахар? – я вскидываю бровь. – Рейнольд, а ты умеешь удивлять.
– Тиджей, я серьезно. Ты свое лицо видел?
Я шумно выдыхаю и готовлюсь съязвить, но продюсер перебивает меня:
– Давай без колкостей. Вопрос риторический. Я волнуюсь за тебя.
Снова натягиваю маску дебила и усмехаюсь:
– Да все путем, Рейнольд.
– Все путем? – Он сводит брови к переносице. – Ты насмотрелся интервью двухтысячных? Разговариваешь как молодой 50 Cent.
Облизываю губы и отвожу взгляд.
– Я просто устал.
– Так возьми отпуск.
– И что он даст?
Рейнольд вскидывает брови:
– Отдых?
– У нас разгар турне.