Славно варево дымится.

Я вхожу с татуировкой и с букетиком цветов. И священник тоже входит. Крики, стоны, суета. Будем пить сегодня водку до победного конца, выпьем столько, что забудем, кто мы, где мы и когда. Победит у нас сегодня тот, кто справится с нагрузкой и, напившись зелья вдоволь, остается на ногах. Будем пить сегодня водку, не простую, не дурную, цвета алого, крутую, цвета праздничного дня. Пей, Ахмет! Бухни, Алена! Парни, пейте из горла!

Пейте, люди, здравствуй, завтра, мы зальемся, не беда, ничего уже не будет, только дружба навсегда. И закуску ешьте, сидя, ешьте, лежа на полу. Это варево мясное – очень странное оно – оно всем полезно будет, оно сильно воскрешает от затменья головы.

Мент считает поголовно, мент считает отстраненно, сколько выпил каждый гость, кто и как лежит, раскинув руки, ноги и башку. Едет крыша, девки пляшут, девки воют и поют. Телки сиськи отрывают, телки рвут колготки в дым. Мы с Ахметом поднимаем тост за девок, командир! Юрий Дмитрич объявляет тост за прожитую жизнь. Будем пить сегодня стоя за тебя и за меня, иностранцев мы зароем, гарью пахнет, дай огня! И чиновники запляшут, вся страна пойдет плясать, мы уедем на вокзалы нашу родину считать.

Над седой равниной птицы пусть летают до утра, над тайгой паро́м струится, мы перевернем страницы и проснемся в никуда. Надоели птицам байки, рвутся души в небеса, мы кровавые портянки обтираем у крыльца. Бог един, а крылья порознь, буря – вот она уже.

Ты пляши, отец Григорий, ты под юбки не смотри, мы с тобой, отец Григорий, поцелуемся взасос. И Алена тоже пляшет, с головой, без головы, и Кабан, Артем и Даша – это наши, это мы. Мы на площадь, мы за веру, мы в подъезд, мы на футбол, мы в любовь сыграем, люди, грянет страшное ура! Никого уже не будет – наша сыграна игра.

Спи, Кабан! Погибла лошадь. В нашем доме тишина.

По-собачьему хохочет и беснуется луна.

Вот встает заря Востока, это я вам говорю, вот Ахмет уходит в горы, обнимает мать свою. Вот Кабан, Артем и Вадик – драка есть, и драки нет, вот Назар глазами водит, оставляя жуткий след. Мент, Борис, отец Григорий – вы куда, зачем ушли? Мы так вымазались в горе, нету нас – одни ежи.

Нас уже не остановишь, красный Кремль, зеленый Кремль. Взрыв восторгов, взрыв молитвы, взрыв Алены – мой народ! Это витязи лесные отправляются в поход. Колья в руки, ноги в руки, встали быстро и пошли. Победителей мы судим. На полу лежим все кру́гом. Революция умов. Вы не бойтесь – мы убьем.

Я решил написать плутовской роман. Но плутом оказался не человек, а надмирное существо. Оно стало противиться появлению романа, заметать следы, посылать меня в командировки и путать карты. И вместо того чтобы писать плутовской роман о надмирном существе, которое нарушило свои обязательства или же не нарушило, а только обострило абсурд существования до состояния полного отчаяния, я стал мотаться из страны в страну, тонуть в сортире семейной жизни, наказанный за дерзновенную попытку. На своей шкуре я понял, что я сам и есть тот плутовской роман, у которого выросли короткие крылышки.

С кем я жил до войны? Можно ли совместить любовь и разврат? Нет ничего более непредсказуемого, чем семейный отдых. Казалось бы, в нем нет никакой опасности. Но это всего лишь мнение доверчивых людей. Я имел счастье познакомиться с опасностями семейного отдыха в Коктебеле: приезжаешь семьей – уезжаешь распавшейся парой.

Ребенок становится мячом, которым перебрасываются родители, чтобы вырваться на свободу. Проигрывает тот, кто ловит этот мяч. Вокруг гульба, а тут ребенок – отбрось его своей половине и выходи на набережную.