Вот так сидели, сидели и вдруг:

– А вы почему не в строю? – дыша перегаром, возмущённо спросил их чужой и грубый майор.

– Выздоравливаем! – отрапортовал кто-то.

– Встать, когда с вами офицер разговаривает!

– Больно же!

Майор побурел:

– Встать, я сказал!

Калеки поднялись.

– Кто такие?

– Студенты мы… На сборах…

Майор презрительно сплюнул:

– Студенты? Да вы просто стадо коров. А ну освободи дорогу! – рявкнул на Мишку.

Прошёл дальше.

– Мишка! – появился Клёпин. – Ты чего смеёшься?

– Хочу – и смеюсь.

– Дурак! Смеётся только тот, кого назначили.

– Да? Иди, Колька, съешь лучше курочку, а то ты похудел за последнее время…

Клёпин свирепо посмотрел:

– Я тебе руки-то обломаю!

– Эй, мужики? Сидим… А для меня местечко найдётся? – задорный голос Пилипенко.

Этот Пилипенко, единственный из офицеров кафедры, взятый Семенюком на сборы наблюдать за подопечными, неожиданно превратился в совершенно свойского парня. Смеялся шуткам, угощал сигаретами, рассказывал анекдоты, защищал парней от излишней придирчивости местных офицеров, раздавал вопросники, на которые действительно было интересно отвечать: про ощущение времени, кто тебе симпатичен, кого ты считаешь лидером, про организацию учёбы на кафедре. Серёжа с Мишкой даже как-то чуть не поссорились по поводу Клёпина. Сергей утверждал, что он лидер во взводе, а голодный Мишка обижался, потому что этот лидер пригрелся с дружками на кухне и там объедался.

После сборов оказалось, что Пилипенко выявил и разоблачил сионистскую организацию, зловредно окопавшуюся в рядах будущих докторов. Мишка под гребёнку не попал, ребят, в основном питерских евреев с лечебного факультета, выгнали из института, а Пилипенко получил подполковника.

По возвращении Мишкино плохое настроение ещё больше усилилось. Как-то стояли у общежития, и Сёмкин похвастал, что оббегал кухни ушедшего шестого курса и разжился множеством кастрюль и сковородок. Услышав о его практической хватке, Мишка обрадовался и наивно попросил:

– Сёмкин, дай мне одну кастрюлю, а то моя уже скоро совсем продырявится?

– Дай уехал в Китай, остался один Продай, – не спеша, стряхнув пепел с сигареты, внушительно ответил Сёмкин.

Вокруг понятливо рассмеялись, а у Мишки стали гореть уши, будто он сделал что-то стыдное. Неудобное, неловкое чувство мучило его несколько дней, пока он как-то не проснулся утром с очень ясной и чётко оформленной мыслью:

«А пошли они все к чёрту, сметливые и практичные. Есть у меня Сергей, Андрей – мне хватит. У меня своя дорога».

Мишка из любопытства пришёл в литературный кружок. Пришёл, а там девушки с томными глазами читают стихи. Руководитель, как положено руководителю, понимающе слушает, говорит скупыми фразами.

– А вот это стихотворение понравилось мне даже ещё больше, чем прежнее… И это стихотворение понравилось. А тут надо подумать, но в целом да, поэзия. Удалось, удалось…

Девушки нежно розовеют, затаённо и гордо смотрят. Мишка, не смешиваясь с ними, тихо сел сзади, но его заметили.

– А вы, простите? – обратился, улыбаясь, руководитель. – Вы тоже со стихами?

– Нет, нет, – оторопевший от солидности формулировок и неожиданного внимания, смутился Мишка, – я просто.

– Не стесняйтесь, – благодушно сказал руководитель, – и если надумаете что написать, приносите…

Проникнувшись, Мишка по пути домой купил новую красивую ручку, доехал, заперся, посидел на кровати, встал, подошёл к своему большому окну и внимательно обозрел пейзаж: снаружи шёл дождь, что он и так знал. Ещё внизу зазвенел и остановился трамвай, из него вышли люди. Одни вышли, другие зашли. Мишка схватил ручку: