– Хочу и ною, у нас свободное государство, – шмыгнула носом подруга. – О, а вот и карета подъехала.

Лупоглазая машинка цвета спелой вишни поморгала фарами и бесшумно затормозила возле нас. Багажник открылся автоматически, и следующие несколько минут мы безуспешно пытались впихнуть внутрь свои сумки, набитые одеждой. Тетрис не складывался – мой чемодан не вмещался. В итоге я плюнула и запихнула его в салон, поставив сверху ноги. Рита произнесла:

– Ну, в добрый путь!

После чего перевела взгляд вперед и застыла соляной статуей. Тут следует отметить, что машинка была предоставлена принимающей – всё хочется добавить «загробной» – стороной, а потому и водитель нам достался специфический.

– Это что… скелет? – замогильным шепотом вопросила подруга.

Глаза её поползли на лоб, а дыхание участилось. Пальцы Риты потянулись к ручке, но дверь оказалась предусмотрительно заблокирована.

Я нервно усмехнулась.

Не просто скелет, а облаченный в белую рубашку, пиджак и кепку с нашивкой АНиПС. Его череп лишь наполовину был обтянут кожей, вместо левого глаза зияла дыра, а желтые зубы оскалились в приветственной улыбке.

– Есть предпочтения по музыке? Попса, рэп, старая добрая классика? – Водитель подмигнул нам уцелевшим глазом.

– Выпустите меня! – прохрипела Рита, но я положила руку ей на колено и ободряюще брякнула:

– Назад дороги нет.

Моя впечатлительная подруга сползла с сидения, бледнея и задыхаясь.

– Давайте русский рок, – хихикнула я. – Что-нибудь про вурдалаков и обескровленных девиц.

Машинка тронулась под надрыв гитарной струны. Поездка предстояла долгая, но увлекательная.

Вскоре мы выехали на шоссе меж мирами, где разогнались до скорости, при которой очертания и предметы превратились в месиво из красок. Через полчаса Рите надоело изображать припадочную, и она принялась донимать несчастного водителя.

– А вы дышите? А как? А у вас что-нибудь болит? – выслушав ответ, она важно кивнула. – Ясненько. О, вы официально трудоустроены? Да? В академии есть профсоюз? А членские взносы какие?

С первого курса Рита подсела на всю эту правовую белиберду, а потому боролась то за права студентов, то за учительские премии, то за равноправие полов. Каждый раз она бралась за что-то с энтузиазмом, но после природная лень брала свое – и Рита потихоньку забивала на ущемленных и обездоленных.

– А зарплату вам платят?

– А почему нет? – удивился водитель, изрядно утомленный любопытством моей подруги.

– Ну, вы же… не совсем живы.

– Но не совсем и мертв, если ты понимаешь, о чем я, – после чего заржал так заливисто, что Рита побледнела и вновь потянулась к ручке.

Я наслаждалась музыкальными переливами и хрипловатыми голосами певцов, не влезая в их диалог. Но подслушивала с интересом.

– Девушки-красавицы, вы что, впервые встретили настоящую нежить? – Водитель крутанул руль, и машинку повело вправо.

– Ага, – вздохнула Рита. – Как-то не удалось пересечься с вашим братом.

– Оно и понятно, миграционный запрет на посещение крупных городов, будь он неладен. Что это, если не нарушение прав разумных существ?! Сегодня нам запрещают ходить там, где обитают живые, а завтра что? Поместят в резервации? Справедливо ли это? Меня вон доконали проверками на въезде в Москву, а я вообще не собирался вылезать из машины.

Рита благоразумно промолчала, потому что даже её жаждущая справедливости душа была не готова терпеть рядом с собой дурно пахнущую и вечно озлобленную потусторонщину. Я к нежити относилась спокойнее, но, если честно, чистая от мумий и вампиров Москва меня полностью устраивала.

– В Сибири, так понимаю, не бывали?