Машина уже неслась по ночным улицам. Коделл сидел за рулем.

– И все-таки? – переспросил Коделл.

– Что «и все-таки»? Ах да. И все-таки этот молодой человек не так прост. Его раз двадцать идиотом обозвала, чтобы он понял, кто в доме хозяин, но ведь я сама отлично понимаю, что это не так. Он молод и начитался книг Аркади и верит, будто Галактика действительно такова, – но в уме и сообразительности ему не откажешь. Жаль будет потерять его.

– А вы абсолютно уверены, что он не вернется?

– Уверена, к сожалению, – грустно ответила Бранно. – Но, как бы то ни было, так будет лучше. Не нужны нам зеленые романтики, слепцы, готовые в одно мгновение разбить в пух и прах все то, на создание чего у нас ушли годы и годы. Ну и потом, службу он нам сослужит, это без сомнения. Он обязательно привлечет внимание Второй Академии – если, конечно, она действительно существует и мы действительно ее интересуем. Но пока они будут интересоваться им, по всей вероятности, они проигнорируют нас. А это сулит нам не просто удачу. Проявлением интереса к Тревайзу они могут себя выдать, а это даст нам возможность и время подготовиться к контратаке.

– Тревайз, следовательно, будет нашим громоотводом.

Губы Бранно скривились в усмешке:

– Ага, вот та метафора, которую я искала. Да, он станет нашим громоотводом – примет молнию на себя и защитит нас от ее удара.

– А этот Пелорат – ему тоже придется принять на себя удар молнии?

– Не исключено. Но тут ничего не попишешь.

Коделл кивнул:

– Вероятно, вы припомнили известное изречение Сальвора Гардина: «Никогда не позволяйте морали удерживать вас от правильных поступков»?

– Нет, сейчас я далека от соображений морального порядка, – покачала головой Бранно. – Одна только усталость, и все кости ломит. Но знаете, я бы могла назвать целую уйму людей, с кем я рассталась бы с более легким сердцем. Голан Тревайз… такой красивый, такой молодой… Конечно, он сам это знает…

Последние слова она пробормотала едва слышно, веки ее сомкнулись, и она крепко заснула.

У Джена Пелората внешность была на редкость невыразительная – жидкие белесые волосы, бледное, безразличное лицо. Надо сказать, выражение безразличия очень нечасто сменялось каким-либо другим. Среднего роста, сутуловатый, худощавый, ходил он медленно и как-то робко и примерно так же разговаривал. Выглядел он гораздо старше своих пятидесяти двух лет.

Ни разу в жизни он не покидал пределов Терминуса – трудно сказать, как это ему удалось при его профессии. Он и сам бы вряд ли объяснил причину своего домоседства – не то оно напрямую связано с его работой, не то существует вопреки ей.

Увлекся историей он совершенно неожиданно для себя: ему было всего пятнадцать, когда он (крайне неохотно) прочел книгу древних сказаний и обнаружил в ней рефреном повторяющуюся мысль о том, что некогда существовал некий мир – одинокий, изолированный, сам не подозревающий о своей изоляции, потому что, кроме себя самого, ни о чем не имел представления.

Безразличие как рукой сняло. Двое суток подряд, не смыкая глаз, он перечитывал книгу от корки до корки и перечитал трижды. На третий день он сидел у терминала собственного компьютера, выуживая из памяти машины любые источники, способные содержать подобные легенды. Компьютер его был коммутирован с Университетской Библиотекой Терминуса.

Всю свою жизнь с тех пор он посвятил этим самым легендам. Университетская Библиотека оказалась не слишком большим подспорьем, но прошли годы, и он познал радость межбиблиотечного абонирования, получая в свое безраздельное пользование репринты из библиотек по гиперволновой связи из самых разных районов Галактики – вплоть до Ифнии.