Я брела по коридору, ничего не замечая вокруг, и едва не врезалась в магистра Рониура.

Врезалась бы, но теплые ладони ухватили за плечи, придерживая. Я вскинула голову в какой-то смутной глупой надежде, не ясной даже мне самой.

В серых глазах на миг мелькнуло что-то, и тут же взгляд вновь стал непроницаемым. Магистр быстро убрал руки, словно обжегся, и отступил на шаг.

Сердце сжалось, стало нечем дышать.

Почему-то именно магистра Рониура видеть сейчас было особенно невыносимо. Его сдержанность, его невозмутимость, что раньше сводили с ума, теперь ранили больнее всего.

Мои тщетные поиски выхода, невеселые мысли, моё смятение, стыд, отчаяние – все это всколыхнулось разом, вскипело, перемешалось в дьявольский коктейль и переплавилось в злость. И направлена она была не на похотливого короля, не на ректора, который даром что маг-менталист, а дальше своего носа не видит или видеть не хочет… Нет, злилась я на магистра Рониура.

– Леди Юлия, на сегодня было назначено наше занятие, но вы его пропустили. Почему? – спокойно спросил он.

И его спокойствие стало последней каплей. Оно в клочья разнесло жалкие остатки моего самообладания, и все с трудом сдерживаемые чувства вырвались наружу.

– А мне, магистр Рониур, сейчас, знаете ли, не до занятий. Я на королевский бал собираюсь.

Магистр Рониур приподнял бровь:

– И вы считаете, что это даёт вам право…

– …послать вас к чёрту. Вас и все ваши занятия, – закончила я за него.

Каким-то краешком сознания я понимала, что говорю сейчас то, о чём потом пожалею, но это было неважно. Слова вырывались из моего рта словно сами по себе, и с каждым прозвучавшим вслух немыслимое напряжение последних дней слабело.

– Это вы во всём виноваты, вы! – почти кричала я, со странным болезненным удовольствием наблюдая, как сквозь привычную холодную невозмутимость магистра проступает растерянность. – Не надо было стаскивать меня с того чёртова окна! Я бы просто разбилась и всё бы закончилось!

В горле встал колючий ком, слёзы подступили к глазам. Находиться рядом с магистром Рониуром было уже невозможно.

Я развернулась, опрометью бросилась в свою комнату, закрылась там, упала лицом в подушку и горько разрыдалась. Меня душила обида.

Я проснулась рано, завтракать не стала, а сразу пошла к Гариетте. Ночью я долго рыдала, выплескивая все, что накопилось за эту ужасную неделю.  До пустоты внутри, до отупения.

Оно и сейчас не прошло. Мысли, чувства были вялые и смазанные.

Вокруг царила знакомая утренняя суета: студенты спешили на занятия, беззаботно шутили, сосредоточенно листали конспекты, силясь в последний момент запомнить то, на что не хватило времени вечером. Кто-то быстро жевал бутерброд – видимо, проспал и не успел поесть в комнате. Кто-то смотрел на меня с любопытством, кто-то насмешливо, некоторые с неприкрытой завистью. Ну конечно, мне же несказанно повезло! Вместо занятий я иду на королевский бал!

Еще вчера я боялась туда идти. А сегодня мне было… все равно. И вся эта суета меня  будто обтекала, не трогая и не задевая.

Гариетта уже суетилась вокруг манекена, на котором висело… стояло… в общем, было очередное платье – в два раза шире предыдущего и, как выяснилось,  раза в два тяжелее.

Оказывается, та невероятная махина, которую я таскала на себе в прошлый раз, – это скромный вариант. А для торжественных случаев положено что-то по-настоящему шикарное.

Платье и было шикарным, чем-то похожим на свадебное: тончайшее кружево на атласном чехле цвета шампанского, с атласным лифом и облаком тех же кружев по вырезу.

Я послушно, как кукла, поворачивалась, наклонялась – делала всё, что велела Гариетта. Так, словно бы это происходило не со мной.