Он кивнул.

То, что Кай пришел к своему приемному отцу на могилу, было, наверное, самым тяжелым решением в его жизни. Джонатан причинил боль многим людям, но я знала, что даже после смерти он мучает только одного – своего неродного сына.

– Иногда… – Кай откашлялся и снова затянулся. – Иногда я видел в тебе проблеск доброты. Это случалось редко, но я чувствовал, что ты любишь меня другой любовью – извращенной и неправильной, но любишь. Когда я плохо себя чувствовал и не мог прийти на занятие, домработница приносила мне печенье, вот только я знал, что оно было от тебя. Когда я впервые сел за руль и разбил машину, ты увидел, как сильно меня это расстроило, поэтому подарил точно такую же. Отдал мне свою. Я замечал маленькие детали, впитывал крупицы твоей заботы, привязывался к тебе, а ты манипулировал мной, чтобы создать свое подобие.

Кай прижал дрожащую руку к глазам и тяжело выдохнул. Я положила голову на его плечо, пытаясь оказать хоть какую-то поддержку. Мы с Каем никогда не обнимались, но наша дружба и не измерялась тактильностью – для нас было важнее то, что хранилось глубоко внутри.

Человек, к которому Кай сейчас обращался, поселил в нем слишком много страхов и сомнений.

Ему нужно было освободиться.

– Это сложнее, чем я думал… – Из Кая вырвался горький смешок, и он через силу вернул взгляд к надгробию. – Ладно, хорошо. Мне не жаль, что я забрал твою жизнь. Мне жаль, что я не сделал этого раньше, потому что только ты виноват в том, что случилось с Лирой.

При звуке ее имени я зажмурилась.

– Но я хочу, чтобы ты знал, – с горечью продолжил Кай. – У нас одна фамилия, одно лицо, одна история, но мы не одинаковы. Я – не ты. У меня будет самая счастливая жена, которая родит мне ребенка. Нет, двоих, мальчика и девочку. – Я почувствовала тепло в груди, когда услышала в голосе Кая мечтательную улыбку. – Да, она родит мне двух детей, которые не будут ни в чем нуждаться. Я одарю их такой любовью, какой никогда не одаривали меня. Я стану самым добрым и заботливым отцом, верным и любящим мужем. И они будут носить мою фамилию, а не твою. Они будут гордиться этим, потому что новый род Алькастеров начнется с меня, а ты так и останешься строчкой на чертовом надгробии.

Кай сделал последнюю затяжку и тяжело выдохнул:

– Вот и всё, отец. Твоя история закончена, но моя – только начинается.

Мы просидели в тишине еще пару мгновений. Ветер завывал и пробирал до самых костей, но, на удивление, мне не было холодно – тепло моего друга было слишком заразительным. Черты его лица разгладились, и даже плечи выпрямились, будто он сбросил с них непосильный груз.

– Ты молодец, – подбодрила я, улыбнувшись. – Немногие могут признать проблему, а это первый шаг на пути к исцелению.

Когда я начала подниматься, Кай вопросительно вскинул брови.

– А ты?

– О, я не буду многословной. – Подняв средний палец, я показала его надгробию. – Ты мудак, Джонатан Алькастер. Гори в аду.

Кай засмеялся, но быстро сжал губы и поднялся с земли.

– Мы тоже будем гореть в аду? Ты показала средний палец надгробию, а я засмеялся на всё кладбище.

– Узнаем, когда будем вариться в одном котле, – подмигнула я, пихнув его бедром.

Мы неспеша двинулись обратно и услышали вдалеке голоса: наверное, Ксивер и Крэйтон уже вернулись к остальным. У нас получилось выбрать один день перед отъездом отряда Феникса в Хваннейри, когда никому не нужно было находиться на линии соприкосновения, чтобы вместе попрощаться с Силией, Джульеттой и Исайей.

Все уже стояли у кованых ворот, тихо переговариваясь. Подойдя к Крэйтону, я крепко обняла его и зарылась носом в ткань черного пиджака. Его ладони сомкнулись на моей пояснице, а губы прижались к щеке, пустив по телу мириады мурашек.