Но дело было в другом.

Я любил ее.

С первого взгляда. С первой встречи в академии.

Поэтому должен был дождаться, когда она полюбит меня в ответ.

Мысли не завели меня далеко: сладкая парочка позади откашлялась, и Кай продолжил обсуждать с Фениксом какие-то скучные вопросы. После этого меня ждала еще одна череда скучных вопросов, потому что мы направились на совещание Карателей.

В большом светлом кабинете уже собрались Ван Дер Берг и Кингсли. Напротив них сидела Ксивер, но большую часть стола занимали командиры – Шнайдер, Джегер, Эрнандес, Винчестер и… Хельгюсон? Вроде так звали это подобие викинга с бородой и длинными светлыми волосами, завязанными в косички.

– Начнем с гражданских, – сказал Кай, расположившись во главе стола.

Мужчины посмотрели на него с отчетливым презрением, на что он с таким же презрением вскинул бровь.

Мы с Зейденом переглянулись.

Наш мальчик.

Как можно было догадаться, отношения между нами с командирами были, мягко говоря, напряженными.

– После уничтожения подземного города мы разместили большую часть гражданских в секторах, которые находятся под нашим командованием, – начал я, откинувшись на спинку стула. Собственно, именно этим мы с Зейдом занимались всю неделю. – Но население Рейкьявика гораздо больше. Многим приходится ночевать на заводах, пока ЦЭС контролирует половину города. Нам как минимум нужны седьмой и восьмой сектора, чтобы разместить всех и…

– Где сейчас линия соприкосновения?

Обожаю, когда меня перебивают.

Естественно, это сделал Эрнандес – пятидесятилетний испанец, считающий себя Господом Богом. Даже я, блядь, не считал себя Господом Богом. Эти слова вообще можно использовать в одном предложении?

Кай бросил на меня предостерегающий взгляд, когда я полез за ножом.

Ладно, сегодня я тоже был не в настроении.

– Примерно по центру города, – устало ответила командиру Ксивер, когда Кай вывел на стену голограмму, показывающую карту Рейкьявика. – Вчера мы оттеснили ЦЭС за четвертый сектор, поэтому пару кварталов наши. Мы пытаемся не убивать ремалийцев, которым вкололи сыворотку подчинения, но это… тяжело.

– Это гражданская война, – спокойно произнес Шнайдер. – Невозможно не убивать людей, которые убивают людей.

– Это не наша политика, – сухо ответила Ксивер, взглянув на командира. – Мои родители не пропагандировали убийства невинных людей.

– Они не невинные, – бросил Эрнандес.

Да ты что!

– Извините, но я с вами не согласна. Миротворцы сделали свой выбор, но ремалийцы – нет. Их заставила сделать его сыворотка. Конечно, когда передо мной стоит человек, который собирается лишить жизни ребенка, я не буду размышлять о нравственности. Дело чести и морали – дело каждого. Но когда у меня есть выбор, дать человеку шанс или убить, я непременно дам шанс. И я неприятно удивлена, слыша сейчас ваши слова, командир Эрнандес.

Я не особо сблизился с Джульеттой или Исайей, но с уверенностью мог сказать, что Мальвина была слишком похожа на свою мать. За эти дни она будто… повзрослела. Черты ее лица ожесточились, а во взгляде появилась то ли мудрость, то ли задумчивость, то ли тоска. Наверное, мы все так или иначе изменились.

Нельзя пережить социальный конфликт без потерь и приобретений.

Обстановка на линии соприкосновения была напряженной, поэтому нам приходилось сменять друг друга изо дня в день. Сейчас там находились Крэйтон, Роксания, Сиера и… Рейвен. Я пытался отвлекаться и не думать, что с ней может что-то случиться, но всё тело так и чесалось, умоляя меня сорваться с места и броситься ей на подмогу.

Но я знал, что моя девочка сильная. Она перегрызет глотку любому, кто к ней приблизится. В прямом смысле.