– Счастлив вас приветствовать, ваше превосходительство, – сказал гора, превратившись в расплывшуюся в сладкой улыбке физиономию Траскина.

– Полковник? Вы? – опешил Граббе.

– Я, милейший Павел Христофорович!

Завернутый в простыни необъятный Траскин присел на край плиты.

– Какими судьбами?

– По долгу службы-с, – докладывал Траскин.

– Спешу уведомить ваше превосходительство, как дражайшего начальника, о вверенных мне вашей милостью делах.

Граббе почувствовал себя неуютно и отослал костоправа. Тот накрыл его теплым полотенцем и удалился.

– Следовало бы подать рапорт, господин полковник, как надлежит, по форме, – сказал Граббе.

– Всенепременно, – кивнул Траскин.

– Однако же в рапорте всего не напишешь.

– Отчего же? – осведомился Граббе.

– На Линии такое творится, что, боюсь, и бумага не стерпит, – сообщил Траскин.

– А сверх того, имеются сведения особого рода.

Граббе был заинтригован.

– Так говорите же, полковник!

– Ну, насчет безобразий в нашей епархии можете не беспокоиться, я уже все уладил, – успокаивал Траскин генерала.

– А что касаемо Шамиля…

– Шамиля? – приподнялся Граббе.

– Вы позволите? – скорее для формы спросил Траскин, ложась на соседнюю плиту.

– Все бока отбил по этим ужасным дорогам.

– Так что насчет Шамиля? – с надеждой спросил Граббе.

– Взят!?

– С вашего позволения, – сказал Траскин, выдержав томительную для Граббе паузу.

– Полагаю, что Фезе Шамиля опять не возьмет.

– Отчего вы так полагаете?

– На Шамиля капкан нужен, а Фезе с силками по горам носится.

– Капкан? – переспросил Граббе, которого самоуверенный Траскин раздражал все больше.

– Я в том смысле, как их сиятельство военный министр советовали, – разъяснял Траскин.

– Поспешность тут ни к чему и даже некоторым образом вредна.

– Чем скорей, тем лучше, – возразил Граббе.

– Вам, разумеется, видней, ваше превосходительство. Я лишь со свой стороны усматриваю, что для успешного окончания дела нужно обстоятельно подготовиться. Даже и в воинском отношении, чтобы на каждый выстрел отвечать сотней. Опять же в рассуждении обмундирования и провианта. А спирту сколько надобно! В горах, небось, холодно. А денег на разные нужды! И ведь ассигнациями не берут, шельмы. Им звонкую монету подавай.

– Войск, действительно, маловато, – согласился Граббе.

– И в вооружениях сильная нехватка.

– Сами видите, Павел Христофорович! – обрадовался Траскин.

– Отчего бы и не попросить пополнения, во всех смыслах? Ведь даже их сиятельство граф Чернышев велел не скромничать. Зато уж, когда всего будет в достатке, взять смутьяна наверняка.

– Надеюсь, что всего этого не потребуется, – упрямился Граббе.

– Фезе свое дело знает.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Траскин.

– Я как раз видел в штабе его вестового. Вашего превосходительства дожидается.

– Что же вы сразу не сказали? – вспылил Граббе.

– Не хотел огорчать понапрасну, – пожал плечами Траскин.

– Вид у вестового не сказать, чтобы праздничный.

– Вынужден вас покинуть.

Граббе решительно поднялся, накинул халат и пошел одеваться. Траскин привстал, чтобы соблюсти субординацию, а затем вновь распластался на теплой плите. Выждав несколько минут, он позвал:

– Человек!

В ту же секунду явился костоправ.

– Чего изволите, ваше благородие?

– Потрудись-ка, братец.

Костоправ в ужасе смотрел на лежавшую перед ним гору, но отступать было некуда. Он перекрестился и принялся за Траскина. Не обращая внимания на мучения костоправа, полковник погрузился в приятные размышления: «Надо бы Чернышеву, благодетелю, гостинец послать. Оружия всякого, в убранстве, да ковров… Жаль, тут слонов не держат. Вот был бы сюрприз в Петербурге! И отчего не держат? Края теплые, и скотина занятная. Пусть бы радовался, мерзавец… – Траскин не удержался от тяжелых воспоминаний: – Супругу мою обрюхатил, царство ей небесное. Хотя она мне еще и не супруга была. Однако же все равно – подлец».