Минаев, и вполне справедливо, как старший по положению, воспринял эти слова как команду, обращенную непосредственно к нему. Беда в том, что дело это, которое ему довелось последний раз открывать довольно давно (чтоб не соврать, года полтора назад, это уж точно), он так и не успел еще раз просмотреть и освежить в памяти до возвращения Ахаяна. Нет, конечно, обстоятельства вербовки этого «Мармона» он вспомнил сейчас уже достаточно хорошо – процесс шел при нем, под его непосредственным наблюдением и контролем. Но как это все с ним начиналось и когда, это все он уже, честно признаться, порядком...

– Впервые в поле нашего зрения «Мармон» попал в конце девяносто шестого года, – внезапно услышал резидент голос своего заместителя, мгновенно оценившего сокрытый смысл повисшей в воздухе секундной паузы, и мельком бросил на него одобрительно-благодарный взгляд. По всей видимости, тот все-таки успел до прихода шефа пробежать предысторию этого дела. Заместитель между тем уверенно продолжил доклад. – К тому времени он уже почти два года проработал в Москве, сначала в должности пресс-атташе, а затем перешел в отдел по сотрудничеству и культуре. Первичная информация о нем прошла по каналам второго главка. Засветился он в одном из закрытых московских клубов для холостых мужчин... которые... – Бутко на миг задумался, подбирая более-менее приемлемую, по его мнению, концовку начатой фразы, – отдают предпочтение обществу себе подобных. – Он зафиксировал внимательный прищур глаз Ахаяна и снова многозначительно улыбнулся. – Конечно, в нынешние времена основа для вербовки несколько шаткая.

– Нет шатких основ. Вербовщики есть шаткие, – выразительно произнес Ахаян и перевел взгляд на Минаева, который, нахмурившись, задумчиво устремил взгляд куда-то перед собой в одну точку. – Да, Гелий Петрович?

Гелий Петрович медленно повернул голову в его сторону и, вздохнув, вымолвил:

– Это точно. Вообще, все эти основы – дело такое... Не угадаешь. Я когда начинал, в контрразведке еще, мы одного консула из недружественной нам тогда страны... любвеобильного такого... год целый под объективом держали. Километры пленки извели. Так вот, когда решительный момент настал, и мы перед ним фотоальбомчик-то полистали, где он там в разных позах камасутру рекламирует, то он знаете что заявил? Техника, говорит, у вас, ребята, хорошая, снимки очень качественные получились. У меня все как-то тускло выходит. Не могли бы вы мне еще один такой альбом. Этот бы я на работе держал, коллегам показывал, а второй жене дома оставил, она у меня любит на досуге всякую такую фигню разглядывать. Вот так. Улыбнулся, помахал ручкой и... арриведерчи Рома. Вот тебе и основа. А другому кому, может, одну фотографию какую-нибудь полусмазанную только покажи... да что там покажи, намекни только, что она у тебя есть, так он сразу в обморок – и бери его в оборот, тепленького.

– Ну правильно, – слегка поморщился Ахаян. В его голосе послышались легкие нотки раздражения. – А я о чем говорю. Понятно, что объекты все разные. И к каждому свой подход нужен. А от кого это все зависит. Это ж ты, рыбак, понять должен, какого налима на какого живца ловить. Ты, что ж, думаешь, твоего этого консула совсем уж так... за жабры взять было нельзя? Черта с два. Это уж вы сами облажались. Понадеялись на свои километры пленки. А к нему, может, совсем с другого боку подходить надо было. У каждого из нас ведь в организме не одна струнка. Много их, да не на каждой играть можно. А есть и главная. Червоточинка. И она иной раз так глубоко сидит. А мы все по поверхности. А чего ж, так проще. Если он, значит, по бабам ходок, и ты ему бабу подставил, то давай его бабой и пугай. Нет, брат, ты в корень зри. Потому как, если мы эту червоточинку не найдем, грош нам цена, ничего у нас путного не выйдет. Так они и будут нам... улыбаться и ручкой махать. Арриведерчи. Да? – этот вопрос он адресовал уже Бутко и, не дожидаясь ответа, добавил: – Ну давай, давай, дальше. А то я смотрю, мы что-то тут в воспоминания слишком стали ударяться. Некстати.