Большинство склоняются к тому, что Приам не умертвил новорожденного сына от Гекубы, но приказал рабу Агелаю отнести его на склон горы и убить. Мягкосердечие Агелая не позволило ему воспользоваться верёвкой или мечом – он просто оставил ребёнка на горе Иде. В подтверждение того, что он все-таки выполнил повеление Приама, Агелай принес царю отрезанный собачий язык, и потому говорят, что Агелая подкупила Гекуба, чтобы он не убивал Париса.

Брошенное дитя, согласно Ликофрону и Элиану, стала вскармливать медведица и кормила его в течение пяти дней, или, как говорят некоторые – в течение года.

Говорят, через некоторое время Агелай пришел туда, где оставил ребенка и увидел, что тот жив и невредим. Принеся к себе домой ребенка в котомке, Агелай стал его воспитывать, как своего, назвав мальчика Парисом потому, что похожим словом называлась котомка. Когда Парис подрос, он выдавался среди других юношей своей красотой и силой. Он отбивал пиратские набеги и защищал стада овец, и за это его прозвали Александром (защитник мужей).

Юный Парис пас идейские стада, и в это время его первой возлюбленной стала дочь бога троянской реки Кебрена (или Эния) нимфа Энона, искусная во врачевании, которому она, будучи совсем маленькой, научилась у Аполлона, когда он служил у Лаомедонта.

Овидий в «Героидах» приводит письмо Эноны к Парису, в котором она попрекает своего возлюбленного:

– Знатен ты не был еще, но я и тогда не гнушалась, – дочь великой реки, нимфа, – союза с тобой. Сыном Приама ты стал, но – стесняться нечего правды! – Был тогда ты рабом, и раба, нимфа, взяла я в мужья… Тополь, я помню, стоит на речном берегу над водою, есть и поныне на нем в память мою письмена. Тополь, молю я, живи у обрыва над самой водою и на шершавой коре строки такие храни: «В день, когда сможет Парис дышать и жить без Эноны вспять, к истокам своим, Ксанфа струя побежит». Ксанф, назад поспеши! Бегите, воды, к истокам! Бросив Энону свою, дышит Парис и живет.

В это «пастушье» время Парис по непререкаемой воле Мойры Лахесис и по распоряжению Зевса стал судьей первого на земле конкурса красоты, в котором участвовали три бессмертных обитательницы блистательных высей Олимпа.

Все три олимпийских богини о своей красе в тот день, когда был назначен суд красоты, неустанно радели. Замысел хитрый тая и, сбросив повязку, Киприда косы густые свои распустила и пышные пряди нитью златой обвила и венком золотым увенчалась. После, Эротов призвав, им грудным голосом, но мелодичным и нежным такое дала наставленье:

– Битва о красоте уж близка, дети мои! Придите ж к родимой на помощь. Мне придется предстать на суде красоты, богиней и непревзойденным образцом которой я с рожденья являюсь, и все ж я немного боюсь! Не другой ли богине достанется золото яблока из гесперийского сада? Ведь Гера с самим Зевсом ложе и престол разделяет, и сама скипетром царским владеет, а могучую Афину – царицу войны и сражений, еще все называют богиней мудрейшей. Поэтому летите со мной и сделайте так, чтоб троянский пастух яблоко мне присудил.

Улыбколюбивой Киприды слова услыхав, Эроты матери милой веленья охотно послушались: следом все полетели они за ней веселой толпою. Скоро достигли они крутых перевалов Идейских, где юный Парис сторожил стада, достоянье Приама, но сделать ничего не успели.

Шкурою горной козы был одет Парис в ту пору; спускалась с плеч его низко она, покрывая и спину, и бедра. Посохом крепким своим быков погонял он, и часто

брал в свои руки свирель и, бродя за пасшимся стадом, песню звенящую петь заставлял тростники луговые.