Отмечалось, что, не сопротивляясь введению отрубов, крестьяне единогласно просят предоставить каждому полную свободу. В этой связи в постановлении говорилось о необходимости запретить земским начальникам и другим должностным лицам соблазнять крестьян всякими сладкими надеждами и обещаниями особых льгот для отрубников и разъяснять, что «укрепление» полос равносильно выходу из общины. «Иные губернии довольны отрубами, другим они – зарез… На юге привыкли жить хуторами, и там проехать 12 верст до храма – пустяки. На севере же привыкли жить в общине, в куче, и расселение тягостно, отделяя от храма, от соседей, от взаимопомощи и взаимозащиты». В постановлении съезда был пункт, раскрывавший значение общины для крестьянина. В нем говорилось, что, «признавая в общем желательность уничтожения слишком большой чересполосицы, признать еще более желательным сохранение общины как основной формы деревенской жизни, потому что общинное хозяйство легче вести как уже налаженное, привычное. Община сдерживает слабохарактерных влиянием и даже правом воздействия. Община ограждает слабых, вдов, сирот, спасая их от голода впредь до возможности заработать на прокормление. Община поддерживает храм Божий и школу, а где и больницу, которые, при расселении на дальние хутора зачахнут. Община сохраняет единодушие и братскую связь, чем предохраняет от развития хулиганства… Общину легче охранять и спасать… Все это делает жизнь легче и спокойнее»37.

В постановлении выражалось пожелание, чтобы казенные оброчные земли отдавались не только выделившимся, но и общинникам (ныне это излюбленное средство давления для выселения на отруба), а Крестьянский банк продавал земли свои «не только отрубникам, но и в общинное владение». Рекомендовалось удовлетворять просьбы крестьян на право выпаса скота в казенных лесах, сбора валежника, грибов, ягод и плодов, а также «сдавать болотины в казенных лесах крестьянам под покос за недорогую цену», продавать «без торгов во всякое время и в розницу леса из казенных дач по таксе» (к которой лесничие и начальство прибавляли чуть ли не двойную цену). Что касается положения пригородных крестьян, приписанных к мещанскому сословию, хотя они занимались хлебопашеством, указывалось на необходимость выяснения, насколько правильно их заставляют платить городу громадную аренду.

В конце 1911 г. – начале 1912 г. произошли изменения в составе и характере деятельности Русского собрания. После ноябрьского 1911 г. инцидента на докладе дубровинца Б.В. Никольского, затронувшего вопрос о «темных деньгах», получаемых обновленцами от правительства, когда дело кончилось чуть ли не дракой Н.Е. Маркова и докладчика, руководство Русского собрания усилиями Н.Е. Марко-ва, В.М. Пуришкевича и их сторонников было обновлено. Дубровинцы, включая Б.В. Никольского, академика А.И. Соболевского и др., были вытеснены из руководства, и в нем возобладали сторонники В.М. Пуришкевича. Однако инцидент не прошел бесследно даже для тех, кто духовно тяготел к Русскому собранию. Не раз отмечалось, что некоторые представители элиты стали сторониться участия в его деятельности. Так, генерал И.Н. Толмачев писал из Петербурга в 1912 г.: «Самое серьезное – это нелады между правыми; в «Русское собрание» все высокопоставленные ходить боятся после ноябрьского инцидента 1911 г. – потасовки Б.В. Никольского и Н.Е. Маркова… Словом, утешительного мало». В этой же связи руководство Русским собранием вынуждено было свидетельствовать отход от партийной деятельности, которая была характерна для него в 1905–1907 гг. (хотя и в специфической форме оказания содействия Союзу русского народа). Более того, в начале 1914 г. Русское собрание приняло поправки к своему уставу, которые должны были закрепить его возвращение к «академической деятельности»