Основной принцип умеренных «общинников» можно понять, обратившись к следующему утверждению редколлегии газеты «Русское дело»: «Великое благо для России, почти неизвестное другим народам – здоровое равновесие между общинным и частным землевладением»2. Любопытно заметить, что многие ультратрадиционалисты считали общинное начало имманентно присущим не только крестьянам, но и аристократии. Тот же А.Н. Панфилов рискнул заявить о существовании такого явления, как «всероссийская дворянская земельная община», уничтоженного после снятия запрета на продажу земли лицам, не принадлежавшим ко «второму» сословию3. А его единомышленник, публицист А. Москвич сделал вывод о том, что земля в земледельческом, а особенно земледельческом славянском государстве, не должна быть предметом вольной купли-продажи, ибо она фундамент государства; и призвал перейти к «уездной дворянской общине, союзу дворянских родов целого уезда4.

Нетрудно заметить, что защитники общины, схватив самую суть русского консервативного национализма, не представляли собой ретроградную прослойку. Они тоже оказались вовлеченным в общий для дореволюционной России, мощный процесс идейно-теоретического поиска, призванного поставить старый национал-консерватизм в соответствии с запросами того бурного времени. Но они не переступали той черты, за которой сам национализм терял свои сущностные очертания, становясь во многом размытой, двусмысленной теоретической системой. Если же рассуждать о консерватизме в целом, то приходится констатировать определенный, и весьма значительный его отход от традиции. В XIX в. русские консерваторы в подавляющем большинстве сохраняли верность общинным основам народной жизни. Это относится в первую очередь к славянофилам, трепетное отношение которых к общине дало повод некоторым общественным деятелям (А.И. Герцен, В.Г. Белинский, А.А. Григорьев) говорить об их своеобразном социализме. За необходимость сохранить неотчуждаемость крестьянской земли, дополнив ее введением аналогичной практики в отношении дворян, выступал и К.П. Победоносцев117. А.К. Леонтьев считал, что «разрушители общины уничтожают одно из главных условий … нашего национально-культурного обособления». Он также соглашался с необходимостью некоторого прикрепления к земле дворян118.

Жизнь доказала правоту защитников общины. Столыпинская ломка крестьянской общины на хутора и отруба не укрепила традиционное общество, но, напротив, ослабила его, создав кадры для пролетарской революции и внеся вражду в крестьянский мир. Монархическое движение вынуждено было поддерживать разрушение крестьянской общины и фактически собственными руками ломать традиционный уклад русского крестьянского мира, на который оно собиралось опираться. Однако то, что вполне было обычным, например, в Прибалтике, Польше или Западной Украине в Центральной России приживалось плохо. Хуторское хозяйство оказалась несостоятельным прежде всего экономически. Выделилось всего 20 %, но уже с самых первых лет реформы начался обратный процесс – многие из отделившихся (после указа 9 ноября 1906 г. и ранее) спешили вернуться обратно. С учетом последних данных темпы возвращения ненамного отставали от темпов выделения. После же февраля 1917 г. община на селе была восстановлена почти полностью – настолько слабыми оказались позиции хуторян. Все это подорвало позиции монархистов среди беднейшего и среднего крестьянства, которое не стремилось выйти из общины. Крестьяне стали поддерживать большевиков, которые не одобряли право частной собственности на землю.