– Ты умеешь готовить?

Меня забавляло это зрелище.

– Не все. Только некоторые блюда, которые нравятся.

Андрей открыл холодильник и достал бутылку шампанского.

– Будешь? – предложил он мне.

– Но ты же болеешь, – я удивленно подняла брови.

– Сегодня я нашел отличное лекарство, – Андрей внимательно посмотрел на меня.

– Подгорают.. молоки, – я, смущаясь, натянула простынь на самый подбородок.

Андрей поварскими щипцами доставал молоки и складывал их на заранее приготовленную тарелку с салфеткой. Потом на столе появились пузатые бокалы с шипящим в них шампанским.

– Молоки с шампанским, – я улыбнулась. – Ты маргинал для моего пищевода.

– Перебирайся ко мне? К нам? А, Надь?

– Но..

– Ты же снимаешь?

– Да.. Но..

– Мать не будет против. Я уверен.

Через полгода мы переехали с Андреем на очередную съемную квартиру.

***

Двери вздрогнули, и вторая дверная створка распахнулась от сильного пинка по ней. Сергей Сергеевич вылетел из кабинета, громко чертыхаясь при этом. Вероятнее всего, он уже забыл обо мне, но боковым зрением захватил мою каску, и, развернувшись кругом, как в армии, отчеканил:

– Надежда! Тебе цех показывали?

– Нет! – Я предусмотрительно отошла от двери.

– Стой здесь! Сейчас Антонина подойдет! Раз вы с ней уже подруги практически. Проведет тебе экскурсию по цеху, – он криво усмехнулся. – Затем на рабочее место спровадит. С Катькой стажироваться будешь. Это наш опытный сотрудник. Все расскажет-покажет. Все! Жди! Сейчас подойдет. Меня, если возникнут вопросы, сможешь в этом кабинете найти! – И он метровыми шагами пошел вперед.

***

В производственном цехе пахло чем-то специфическим и ядовитым, от чего у меня начало першить в горле, в носу, в душе. В воздухе витал плотный мутно-серый оттенок. Антонина подошла сравнительно скоро.

– Тоня, чем здесь пахнет?

– Чем-чем?! Таблицей Менделеева! Ты по сторонам-то хоть смотри немного. Вишь, везде таблички висят? Осторожно! Газ!

Я оглянулась вокруг, но так ничего и не увидела.

– Где, Антонина? Я не вижу.

– В пизде! Дальше будут! Ты куришь?

Я кивнула.

– Иди сюда, покурим.

Она отошла в темный угол, которым заканчивался цех, и закурила.

– А здесь можно разве курить-то? – Кивком головы я указала на табличку «Курение запрещено» и достала сигарету.

– Увидела, что ли? Надо же! Днем нельзя здесь курить. Тэбэшник у нас – урод усатый, любит просто так доебаться. А в ночную-то по хрену! Кури сколько влезет! – Антонина затягивала дым закрытым ртом. Она как будто его проглатывала.

– Нельзя, значит, нельзя, – я достала пачку сигарет и начала обратно толкать вытащенную только что сигарету.

Антонина об стенку затушила окурок.

– Вон выход, Надька, шла бы ты отсюда, пока не поздно, – Она бросила окурок по направлению к двери с надписью «Выход»

Я, закусив губу, повернулась от Антонины, и крепко вцепилась правой рукой в карман рабочей куртки, в который положила три пакетика чая и совсем крошечную коробочку рафинада.

– Пойдемте в цех, Антонина!

***

Антонина серьезно отнеслась к нашей экскурсии, застегнула на старенькой фуфайке три пуговицы, надела теплые варежки, поправила каску, вспотела мелкими крапинками, вытерла их тряпкой из кармана, и, с грубой важностью процедив сквозь зубы: «пошли, че встала-то», – вышла в цех. Я ринулась за ней. Новые рабочие боты не сгибались, тяжелая фуфайка затрудняла движения, каска давила на голову, глаза слезились от въедливого газа. Я чувствовала себя бронированной гусеницей, ползущей за пауком по собственной воле.

Громадный производственный цех оглушал разнообразием звуков: он свистел, шипел, вопил, стучал, захлебываясь вечным гулом. Он тоскливо похрипывал, выплевывая протяжный скрежет. И не умолкал. Потом оказалось, что никогда.