Конечно, если бы Берди не ушла из юридической сферы, все могло быть по-другому. Став адвокатом, она заслужила бы одобрение Маделейн. Если бы бралась за громкие дела, выигрывала их и посещала хорошего парикмахера.

– Добрый день, детка! – послышался в трубке невозмутимый голос Ангуса.

Чувство, будто ее обложили со всех сторон, покинуло Берди.

– Привет. Я уезжаю на пару дней. Вот и хотела узнать: может, поужинаем сегодня вместе? Перед моим отъездом? Ты не занят?

Она вдруг заметила, что по-детски скрестила пальцы «на удачу» и тут же решительно распрямила их. Нет уж, хватит!

– Свободен как птица, детка. «Пьер» подойдет? В половине восьмого?

– Отлично.

– Тогда до встречи. Буду ждать с нетерпением.

– Спасибо, папа.

В трубке воцарилась тишина. Берди вернулась в гостиную и включила музыку погромче, чтобы слышать в ванной. Она вынимала из встроенного шкафа приличный, пригодный для ужина в «Пьере» с отцом наряд – черные брюки, кремовую шелковую блузку и черные туфли, – а тем временем музыка Моцарта заполняла открытые пространства пустого дома и ее мысли. Берди выложила одежду на стул у шкафа, прошлась по комнате, чтобы задернуть шторы, и окинула взглядом маленький двор с качающей ветками зеленью и шныряющими соседскими кошками.

Она вытеснит из головы Хоупс-Энд и Тревора Лэма до завтрашнего утра, пообещала себе Берди. Не станет думать ни о Джуде Грегоряне, ни о судебных ошибках, а тем более о безнадежно запутанных ситуациях, нищете, потерях, жертвах, впустую потраченной жизни и возможностях.

Как и о смерти.

Но когда Берди возвращалась из душа, шлепая босыми ногами по шелковистым отполированным половицам, зазвучал «Реквием». Одеваясь в черное, она жалела о том, что не выбрала другой диск, что когда-то посмотрела «Амадей», и в особенности – никак не могла выбросить из головы все тот же вопрос.

Вопрос, который задал Тоби. Если Тревор Лэм не убивал свою жену, тогда кто?

Дорожный знак с надписью «Хоупс-Энд» указывал точно вниз, на кустик колючей пожухлой травы. А рядом с ним полоса асфальта ответвлялась от главной дороги, вела к желто-бурым холмам, где поворачивала и терялась вдали. Другой дороги в обозримых пределах не было. Значит, это она и есть. Берди придавила педаль и свернула на боковую дорогу. По обе стороны от нее раскинулись выгоны за проволочными заборами, вдалеке виднелось несколько домов, какие-то надворные постройки и простаивающий трактор. И никаких признаков жизни, если не считать нескольких стад овец, щипавших траву под низкорослыми эвкалиптами, да редких ворон, пролетавших по темно-голубому небу.

Было ужасно жарко. Берди буквально чувствовала, как жара обрушивается на крышу машины, рвется в окна, проникает сквозь пол. На заправке в Сассафрасе, у съезда со скоростного шоссе, пока расплачивалась за бензин и свой обед – банку колы и шоколадку, – парень за кассой сказал ей:

– Отсюда минут десять будет. Да сами увидите. Прямо так и поезжайте, и через десять минут окажетесь у развилки. Вам направо. Налево – тупик. А там еще десять минут – и вот вам речка Хоупс-Крик. А на противоположной стороне речки – Хоупс-Энд. Только затормозить не забудьте, а то проскочите и упретесь в кусты. Там дорога заканчивается.

Он с любопытством наблюдал, как Берди прячет чек в бумажник. На сей раз она пообещала себе в кои-то веки победить лень и потребовать полного возмещения расходов.

– Больше там ничего нет, в той стороне, – помолчав, добавил парень.

Улыбнувшись, Берди повернулась, чтобы уйти. Он по-прежнему глазел на нее.

– Вы, случайно, не из Сиднея?

Она кивнула.

– Это вы снимать кино будете? Про Тревора Лэма?