– Нет, в лицо ты мне не пальнёшь, зря не богохвалься, трусливая гнида, – переходя со стула в кресло и поудобнее устраиваясь в нём, сказал Иван Ильич. – А в спину, пожалуй, сможешь. Но я не повернусь к тебе спиной, не надейся.

– Не повернёшься и не надо, – усмехнулся Гавриил, усаживаясь на стул в стороне и укладывая ружьё на колени. – А в тебя стрельну, даже не сомневайся. А сын опосля избавится от твоего бренного тела.

– Мне всё понятно, – ухмыльнулся Сафронов. – Вы теперь оба бандиты.

– Эй-эй, полегче! – угрожающе свёл к переносице брови Лопырёв. – Ты не очень-то словечками разбрасывайся, дружище. Явился в чужой дом, сыплешь оскорблениями… Веди себя прилично, Ваня. Это не я, а ты ко мне явился, помни о том!

– Да, я явился к тебе, но не собачиться, а говорить о деле, – сказал Иван Ильич, искренне жалея, что, идя в гости, не прихватил с собой револьвер. – Хочу знать я, Гаврила, когда ты оставишь семью мою в покое и сделаешь так, что мы расстанемся с тобой навсегда?

– А ты не очень-то напирай, Ваня. Объясни причину визита сначала, – предложил Лопырёв. – Дела мои и так в порядке, тебя они не касаемы. Ну а ты, раз пришёл по делу, вот и говори о деле, а напраслину на меня не взваливай!

Пыхтя, вздыхая и отплёвываясь, Иван Ильич рассказал Лопырёву о столкновении с его сыном и застыл в ожидании реакции друга.

– Ты что, всю правду сказал или сбрехнул маленько, Ваня? – выслушав его, отставил в сторону ружьё мужчина. – Ты и правда уверен, что никто другой, а именно сынок мой, лавки твои зорит и грабит?

– Я всё тебе рассказал, Гаврила, – вздохнул, отвечая, Сафронов. – Но посуди сам, как может быть такое?

– Нет, я не поверю в такое свинство, Ваня, – нахмурился Лопырёв. – В наших испортившихся отношениях всякое может быть, но такое…

– Если твой Влас хочет любви моей дочки добиться, то пусть добивается, разве я против? – воскликнул возмущённо Иван Ильич. – Но почему он путь к её сердцу ищет, громя мои лавки? Аня моя такая, её любовью завоёвывать надо, а не отца её крушить и зорить!

Лопырёв, немного подумав, ответил:

– Ваня, я поговорю с Власом, обещаю. Но он задался целью жениться на твоей дочке, и что дальше будет, я не знаю. Как Влас мой пить-гулять перестал, так изменился до неузнаваемости. Сам своё творит и меня не слушает. Я, конечно, передам ему то, с чем ты ко мне приходил, но за результат не ручаюсь. Отдай за него дочку свою, Ваня. И тогда чёрт, который им руководит, ангелом станет.

– Хорошо, я ещё раз поговорю с дочерью, – сказал неуверенно Сафронов. – Но за положительный результат не ручаюсь.

– Я тоже не ручаюсь, – развёл руками Лопырёв. – Сейчас мой Влас сам себе ручатель. И я не пойму, демон ли в нём сидит или кто-то ещё, чёрт его знает.

От дома Горыниных до молельного дома хлыстов в Зубчаниновке купчиха Куёлда и Евдокия домчались на тройке с бубенцами. Любившая во всём шик, Василиса Павловна перед поездкой на радения приказала накрыть жеребцов тканными из шёлка сетчатыми попонами.

Встретивший важную гостью на крыльце старец Андрон подобострастно выслушал пожелания дать овса лошадям, устроить на ночь кучера и, поклонившись ей в пояс, льстиво сказал:

– Не извольте беспокоиться, Василиса Павловна, всё исполним, как пожелаете. И лошадей сейчас определим и кучера пристроим.

Сказав, старец уставился немигающим взглядом на стоявшую рядом с купчихой Евдокию и некоторое время изумлённо рассматривал её.

– Так мы что, долго ещё стоять будем? – напомнила о себе Куёлда. – Прямо отсюда радениями любоваться будем или впустите на корабль?

– Да-да, милости прошу, Василиса Павловна, – встрепенулся Андрон, распахивая дверь. – Это я малость стушевался и задержал на крыльце вас. Нижайше прошу за ротозейство сеё прощения. Милости прошу!