«Опять король Артур», – взяла на заметку Маша, – «Значит, это что значит. Наверное». Дальше её мысли пока не пошли. С кем мог встречаться камень? С пятой точкой Лиса? Может, он костерок там развёл, пикничок организовал, похвалил каменюгу за помощь и тепло?»

«Очень смешно, – буркнула про себя Маша, – давайте лучше посмотрим, что будет дальше».

Дальше Маша была в носителе какого-то неимоверно скучного раба времен заката Римской империи. Она, а точнее, он, был одет в неизменную тунику и шерстяной плащ и ишачил с утра до ночи на хозяйских плантациях. Раб был измотан, в какую бы часть жизни Маша не крутила колёсико меморизатора.

Маша покрутила раба до его детства, и оказалось, что он родился от рабыни и уже рабом. Девушка морщилась, когда смотрела, как она с размеренностью жующей коровы поедала солёные оливки и бобовую кашу, а потом валилась спать посреди нескольких таких же полумёртвых тел.

Ну как, скажите, здесь искать Лиса? Стоит ли видеть его в ряду таких же бедолаг, как Кабибр (так её звали)? Или присматриваться к хозяину, изредка проезжающему вдали, настолько далёкому, что и не плохому, и не хорошему? Или заглядывать в глаза десятникам, что гоняют их плетью и уж точно предназначены судьбой для нанесения побоев?

«Чёртова теория девяти жизней, убиваю время – и на что? На какую-то сказку. Скажи – засмеют». Лишь пару раз жизнь раба расцветилась чем-то похожим на радость – в первый раз, когда хозяин приехал с одной из войн с победой и два дня угощал всех рабов вином из собственного подвала. Первый раз попробовавшего вина Кабибра развезло, ему резко стало весело и беззаботно, его язык развязался, он ходил и приставал то к одному коллеге по несчастью, то к другому, рассказывая свою немудрёную жизненную философию.

Но десятник оборвал веселье через два часа, хотя хозяин повелел гулять весь день. И следующие четыре часа до заката Кабибр работал так, как ещё никогда не работал – его тошнило, тело не слушалось и падало, и огромных трудов стоило удержать его на ногах. Было тогда Кабибру семнадцать лет.

А когда Кабибру исполнилось двадцать восемь лет, на них напали варвары, половину рабов побили, половину выгнали в лес, и случилось невероятное – он мог целых два дня ничего не делать, потому что работать было больше не на кого. Отдыхать Кабибр, впрочем, не умел, и все два дня кругами обходил болото.

Через два дня неприспособленного к жизни Кабибра задрал медведь, но этого третьего важного события своей жизни Кабибр прочувствовать не успел.

Маша даже не стала ничего себе думать, а просто покрутила колесико дальше. «Вот интересно, – вдруг пришло ей на ум, – должна ли я чувствовать себя собой?» О Кабибре, Свене и других персонажах вовсе не хотелось думать как о себе, и Маша говорила с собой о них в третьем лице. А ведь это были не какие-то «они»! Это была она сама! «Боже, как же я изменилась за эти века… Просто невероятно, бесконечно изменилась! Или нет? Или помести меня сейчас в леса рядом с тем камнем, и я одичаю до уровня Эй-ты?»

Ответа не было, зато был следующий персонаж – какой-то эскимос на делёком севере, которого звали Острый плавник. Это была очень-очень неинтересная жизнь: племя, что называло себя просто «люди», были при всей своей свободе не свободнее рабов – они добывали себе пропитание, состоявшее из животных и птиц, и продолжали свой род.

Племя состояло всего из нескольких десятков таких товарищей, и за пять минут Маша всем им и в глаза посмотрела, и под тулупы заглянула. Лис, эй, Лис, где ты? Может быть, ты вот эта шкура полярной лисы, что висит на плече у шамана?