Два дня Снодд-Бриттлы кипели злобой. Они бороздили коридоры, сыпля проклятьями, всячески издевались над воспитанниками – выкручивали детям руки, запирали в чулане, – грозили небу кулаками. Затем Фултон немного успокоился.

– Вот что, Фрида, – сказал он, – надо что-нибудь сделать с этим паршивцем.

– Имеешь в виду, убить его? – испуганно спросила сестра.

– Нет, нет, в открытую действовать нельзя. Полиция нас накроет, у них сейчас для этого полно специальной аппаратуры. Тут нужно что-то другое… Достаточно доказать, что мальчишка не может вступить в наследство, что он сумасшедший или больной. Должна же в нём быть дурная кровь. В общем, так: изобразим из себя любящих родственников, – Фултон осклабился, – притворимся, что мы на его стороне, а потом…

– Что потом?

– Пока не знаю, но скоро придумаю. Предоставь это мне.

И вот Снодд-Бриттлы написали письмо адвокату, а две недели спустя прикатили в Лондон.

– Ну и сарай, – с отвращением проговорила Фрида, когда такси остановилось перед входом в приют. – Штукатурка отваливается, на окнах не занавески, а лохмотья. И как только городской совет допускает такое?

И брат, и сестра были с ног до головы одеты в чёрное; оба были высокими, костлявыми и усатыми. Фултон носил усы намеренно – над его верхней губой топорщилась поросль цвета коровьего навоза, – у Фриды просто так вышло.

– А что ты ожидала увидеть в этом районе? – скривил губы Фултон. Он оставил таксиста без чаевых и презрительно ухмыльнулся при виде пожилой женщины в шлёпанцах, ковылявшей к лавке на углу. – Здесь обитают одни бедняки – лентяи и бездельники.

Дверь открыла улыбчивая девушка в ярком розовом комбинезоне. Фрида недовольно поморщилась: прислуге положено носить униформу и обращаться к ней «мадам». Раздражение у неё вызвало и всё остальное: густой запах жареной картошки, заливистый смех, доносившийся с площадки, и детские рисунки, прикнопленные вдоль стен в коридоре.

– Директриса сейчас подойдёт, – сказала девушка и провела посетителей в кабинет, где стояли два продавленных кресла и огромный письменный стол, сплошь заставленный фотографиями воспитанников приюта разных лет.

– Странно, что потомок Снодд-Бриттлов живёт в столь неподходящем месте, – заметила Фрида.

– Если этот сопляк вообще потомок Снодд-Бриттлов, – процедил Фултон, кусая ус.

В кабинет вошла Директриса. На ней были шерстяная юбка и вязаная кофта, и за руку она вела маленького мальчика.

– О господи! – грубо вскричала Фрида. – Это он и есть?

– Да, это Оливер, – спокойно произнесла Директриса, ободряюще стиснув ребячью ладошку.

– Что-то не похож он на Снодд-Бриттла, – нахмурил брови Фултон.

И в самом деле, Снодд-Бриттлы, как правило, были долговязыми, с вытянутыми физиономиями, глазами навыкате и крупными лошадиными зубами.

– Мать Оливера – француженка. Мы полагаем, мальчик пошёл в неё.

Фултон гадливо хмыкнул. Ещё и заморская кровь! Затем он вспомнил, что должен изображать доброго друга, наклонился к Оливеру и сказал:

– Ну что, малыш, ты уже слыхал, какая удача на тебя свалилась?

– Да, – еле слышно отозвался Оливер и перевёл испуганный взгляд на Директрису.

– Кажется, ты не понимаешь, как сильно тебе повезло. Дети во всём мире отдали бы что угодно, лишь бы оказаться на твоём месте.

Оливер вскинул голову, его лицо вдруг озарила радость.

– Если дети со всего мира хотят жить там – ну, то есть в Хелтоне, – можно я отдам замок им, а сам останусь здесь?

– Останешься здесь? – переспросил Фултон.

– Здесь? – эхом повторила Фрида.

Снодд-Бриттлы застыли как громом поражённые. Они не верили своим ушам.

– Оливер, не надо бояться новой жизни, – сказала Директриса. – Мы будем писать тебе каждый день, а как только ты устроишься, другие дети смогут приезжать к тебе в гости.