– Нет, не было. – Шиаду стал разглядывать свои слегка накрашенные ногти. – В общем, мне кажется, что дело теперь пойдет быстро…

– Начинается самое интересное, – Ян простонал сквозь зубы и ударил кулаком по подушке, – а я тут валяюсь…

Шиаду улыбнулся уголками губ.

– Виновата не подушка, а тот, кто хотел убить тебя. Скорей поправляйся и примись за него.

К вечеру у Яна поднялась температура, к нему перестали пускать. Ему запретили подходить к телефону в коридоре и читать книги. Температура стала нормальной только к концу недели. С головы и плеча сняли бинты. На виске остался шрам.

В воскресенье утром явился Чжу. Он был явно взволнован.

– Большие дела начинаются, – сообщил он. – Неделю тому назад в сопровождении военного судна пришел пароход из Тайбэя. Была начата срочная погрузка, и чанкайшистские надсмотрщики вовсю понукали грузчиков. Потом вдруг придрались к троим и увели на военное судно. Грузчики потребовали освобождения товарищей и бросили работу. Тогда английская полиция очистила пристань от грузчиков, с чанкайшистского судна спустили кули, чтобы продолжать погрузку. Мы решили начать общую забастовку докеров, команды местных пароходов заявили, что поддержат нас.

– А ваши мастерские?

– Уже присоединились. На всех доках вчера прекратили работу.

– А не задавят вас? Привезут сюда штрейкбрехеров из Тайваня и Южной Кореи…

– Не допустим. У гонконгских рабочих имеются старые революционные традиции. В тысяча девятьсот двадцать пятом году стачка докеров и моряков продолжалась целых шестнадцать месяцев, весь порт замер, и империалисты потерпели колоссальные убытки.

– Ты, наверно, опять будешь командовать пикетами?

– Нет, меня выбрали в стачечный комитет, буду министром финансов.

– А Хуан?

– Он будет выпускать наш бюллетень.

– Нашли типографию?

– Пока нет. Придется на ротаторе. Вот если бы ты был здоров, то набрал бы добровольцев среди учеников-наборщиков, ты знаешь многих.

– Я скоро выйду.

Чжу оглядел Яна.

– Вид у тебя неважный. И шрам останется навсегда. – Он поцокал языком. – Вот это плохо.

– Портит внешность? – Ян повернул голову. – Я буду девицам показывать себя с этой стороны.

– Пока ты будешь таким заморышем, никакая девица не взглянет на тебя ни с какой стороны. Но дело не в них. Шрам – это особая примета. В случае чего – очень помешает… Да, кстати, знаешь, кого привезли вчера ночью к вам в больницу? Лян Бао-мина – секретаря старика. Ему раздробили башку.

Ян приоткрыл рот. Потом с трудом глотнул воздух.

– Поймали убийцу?

– Нет. Он набросился в темноте на Ляна, ударил чем-то острым по голове и удрал. Но прохожие заметили, что на нем была гавайская рубашка с крупными узорами.

– Где это было?

– Около здания Кэкстон-хауз на Даддел-стрит.

– Лян умер?

– Пока жив, но положение, наверно, безнадежное. Интересно то, что Вэя Чжи-ду весь вечер не было в гостинице. Он вернулся спустя час после покушения. На нем была гавайская рубашка с крупными узорами, и вся залита кровью.

Ян лежал некоторое время неподвижно, смотря в по толок. Потом тихо заговорил:

– Значит, Лю-малыш не соврал… он видел Вэя в коридоре. И, очевидно, Вэй был связан с Ляпом… А теперь узнал, что того вот-вот схватят, и решил убрать Ляна. чтобы тот не выдал его. Теперь все понятно.

На следующее утро к Яну зашел Шиаду и сообщил, что жизнь Ляна вне опасности – его ударили сзади по голове кастетом, но не проломили череп, а только рассекли кожу. Как только к нему вернулось сознание, его допросил сам Фентон. Лян заявил, что в темноте он не смог разглядеть нападавшего, но кажется, это был Вэй Чжи-ду, судя по росту и фигуре.