– Да я в Москве был всего-то два раза, и то с экскурсией, – в очередной раз попытался увильнуть от «басен» Иван, проживший всю свою недлинную жизнь в Серпухове.

– Вот, Вань, так ты всегда. Не хочешь по-хорошему. Тогда давай по всей форме. Рядовой Марков, доложите обстановку!

Иван чертыхнулся, застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и поднес ладонь к краю пилотки:

– Докладывает боец 152-й роты войск МВД красноармеец Марков. 12 мая 1946 года за время моего дежурства в районе блокпоста № 722 никаких происшествий не произошло. Подозрительных лиц не замечено.

– Опять ты не прав, красноармеец Марков.

– Это почему?

– А ты оглянись.

…Вырезав своим силуэтом на диске заходящего солнца какой-то неуклюжий контур, к блокпосту со стороны Минска приближался человек. По очертаниям можно было догадаться, что это мужчина, что дорога дается ему нелегко – он то и дело соскальзывал с насыпи, снова взбирался на нее, словно боялся потерять из виду матово поблескивающие рельсы. Через пару минут, по мере приближения к посту, портрет «путешественника» стал более отчетливым. На вид ему было лет 30, высокий, с покатыми плечами. На нем были старые немецкие армейские штаны; несуразные, разбитые вдребезги ботинки без шнурков, какая-то деревенская куртка, ровесница Первой мировой войны, и замасленная, с полуоторванной звездой буденновка.

– У вас там в Минске что, бал-маскарад объявили в честь первой годовщины победы над немецким фашизмом? – съязвил Вьюгин, оглядывая гостя.

– Можно мне присесть? – произнес незнакомец хрипловатым голосом и, не дожидаясь ответа, побрел к стоящей под окнами будки самодельной скамейке, бормоча вполголоса:

«Путешественник» устало опустился на скамейку и молча повернул лицо к Вьюгину.

– Ты кто будешь, дядя? – стараясь казаться строгим, спросил немного обескураженный Вьюгин.

– Никто, – и глухо продекламировал: – Никто. Пришел ниоткуда. Иду в никуда, – произнес странный человек.

– А документы, гражданин, у вас какие-нибудь имеются? – спросил Марков, стараясь направить диалог с незнакомцем в привычное для себя русло.

– Документов у меня нет. Нет…

Незнакомец вытянул ноги и лениво прикрыл глаза.

– Так, гражданин, а ну встать! Здесь охраняемая территория, а не районный клуб, – разразился Вьюгин. – Ваши документы!

Вьюгин терял терпение: во-первых, литературные упражнения незнакомца поневоле напоминали ему о недостатках трехклассного образования, а во-вторых, и в-главных, этот явно странный тип не подчинялся ему, ефрейтору МВД при исполнении им служебных обязанностей!

– У меня нет документов, но я все о себе расскажу. Зовут Борис Иванович Сорокин. Родился в 1922 году в Москве.

Вьюгин стрельнул глазами в сторону Маркова, дескать – землячок твой.

– Меня из больницы отпустили, – продолжал назвавшийся Сорокиным, – из Минской психиатрической. Лечился я там. А теперь отпустили. Иду в Загорье. Это недалеко от Смолевичей. Там живут дальние родственники, надеюсь, они помогут мне добраться до Москвы. Вы чего-нибудь поесть не дадите?

Марков вопросительно посмотрел на Вьюгина, тот кивнул. Иван пошел в будку, где в старом вычищенном ящике из-под патронов они хранили «неприкосновенный», время от времени обновляемый запас продовольствия – краюху хлеба и пяток вобл.