– И гор нет, – вставил гардемарин. – Без гор какой вид?

– Будут тебе горы, – усмехнулся лейтенант. – И горы, и пустыни, и полноводные реки. – Он вздохнул и добавил, глядя, как стая уток поднимается с озера. – У нас в Курской губернии сейчас самый сезон. Отец бекасов бьёт. Они у нас крупные, жирные, пальчики оближешь! А ещё фазаны есть, тетерева, рябчики… Бывает, и лось забредает. Мы с отцом всегда, чуть осень, берём ружья и в лес. Удовольствие несказанное! Вообрази – молчаливая чаща, деревья обнесло первой желтизной, под ногами шелестит сухой лист, морозца ещё нет, но уже слегка похолодало, пахнет сырой травой и мхом. Птица собирается в стаи, слышен стук дятла и быстрое порхание птичьих крыльев. Соловьи перелетают с ветки на ветку. Ты идёшь в больших сапогах, ноги слегка проваливаются в мягкую землю, впереди крутится Черныш – это наша гончая – поводит носом, дрожит всем телом, чувствует добычу. Рядом тихое болотце, окружено поникшими ивами и дубками, и кого там только нет! Хрустнешь неосторожно веткой, и ввысь взмывают тучи птиц. Можно бить, не целясь. Но ведь ты – охотник, тебя привлекает азарт. И вот ты неслышно раздвигаешь кусты, взводишь курок, выбираешь добычу – и бац! Один выстрел – и кругом начинается свистопляска. Тучи птиц срываются с застоялой тины. Ты стреляешь ещё и ещё, Черныш мчится вперёд, несётся сквозь заросли камыша и осоки, затем плюхается в воду – ты слышишь этот всплеск – и скоро приносит тебе подстреленного кроншнепа. Ты треплешь его за ухом, а он трётся о твой сапог, довольный, что нашёл добычу. Затем ещё долго бегает вокруг болота, вынюхивая подстреленную дичь, после чего мы возвращаемся домой, предвкушая пиршество и гостей. Как это, право, восхитительно! – Он опять посмотрел на товарища. Тот сохранял молчание, неотрывно глядя в окно. Вид его не выражал никаких эмоций. – Отец мечтает увидеть меня в адмиральских эполетах, – пробормотал Штейн, слегка обескураженный невозмутимостью спутника. – Он не говорил об этом, но я знаю. Если бы не он, я бы не пошёл во флот. Ему хотелось видеть сына морским волком – первым в нашей сухопутной губернии… – Лейтенант усмехнулся. – У него есть связи в морском министерстве, троюродный брат на хорошем счету у Краббе. Но не в этом суть. Он у меня либерал, почитатель великого князя Константина Николаевича. После февральского указа освободил всех крестьян без выкупных, сдал землю и устроился жить на казённое пособие. Все соседи потешались, мать тоже была против, но отца разве остановишь? Решил – как отрезал. Когда я выпустился из училища, то хотел отчислять родителям кое-что из жалованья. Немного, но тоже деньги! Отец не взял. Гордый! Никогда ни от кого не зависел, и теперь не будет. Вот так! Я, конечно, тайком передаю кое-что матери, но всё равно сердце болит. Как-то они там? – Штейн вздохнул и отвернулся к окну. Помедлив, спросил Чихрадзе. – А тебя каким ветром занесло на флот?

– Я вырос на берегу моря, – коротко ответил грузин.

– И что?

Гардемарин неохотно перевёл взгляд на товарища.

– Мне хотелось покорить его. – Он помедлил. – У нас в селе все ловят рыбу; у каждого в доме есть сеть. Но никто не был на другом берегу. Понимаешь? Мы боимся моря. Для нас оно – не источник пищи, а господин. Необоримая стихия. Мне надоело бояться. Я захотел обуздать его.

– И ты решил стать моряком?

– Да.

Они помолчали. Штейн заметил, что своей беседой на непонятном языке они привлекли внимание окружающих. Люди недоверчиво косились на них, поглаживали стволы ружей. Двое военных с эмблемами армии Соединённых Штатов на рукавах, поднявшись с деревянных скамеек, приблизились к русским офицерам.