– Да нет, с прусским королем Фридрихом. Мы, говорит, бивали пруссаков при Кунерсдорфе, так бивали, что те без памяти бежали. Он и в Берлине был. В отставку вышел по болезни в 1762 годе в аккурат, когда я родился. Он у нас писарем был в Сольвычегодске.

– Так вам восемнадцать? – выразительно глянув на Максима, спросила Матрена Ивановна.

– Скоро девятнадцать будет, – отвечал тот, – так вот этот капрал меня грамоте-то и обучил, спасибо родителю, не пожалел денег на сына.

– А чем еще обучил вас геройский капрал? Преподал ли он вам науку побеждать женщин? – Матрена Ивановна смотрела на парня и чуть-чуть улыбалась лукавыми глазами. Максим смутился, покраснел и опустил ресницы.

– Я не знаю, мне не до того, отцу помогаю.

– Напрасно, – Черепанова встала из-за стола, – эту науку надобно пройти каждому юноше. Особливо такому как ты, который собой хорош и грамоте обучен. Как знать, что будет. Господь сам решит, кому какое счастье иметь.

– Не пойму я вас, Матрена Ивановна! – пробормотал Максим.

– Иди уже, – махнула рукой купчиха, – непонятливый, тятьке своему расскажи, может объяснит тебе, непутевому, что к чему.

Максим Титов вышел из Черепановского дома в смятении духа. Конечно, он прекрасно понимал все намеки скучающей при больном пожилом муже купчихи. Она была красива: белые руки, шея, локон, как у императрицы, богата, такая возьмет все, что захочет. «А если она действительно захочет его, Максима, и это при живом-то муже? Грех и злодейство! Отказать немедленно, но как, от Черепановой зависит их работа и благополучие семьи!»

На дворе, он снова увидел черноволосую сенную девушку.

– Агдика, спасибо за чай! – крикнул ей через весь двор.

Та обернулась, ничего не сказала, скрылась за дверью, тут же отворила ее, выглянула, и крикнула вдогонку Максиму:

– На здоровье!

Кузьма Петров оказался сноровистым мужичком и наладил бесперебойную поставку кирпича на строительство церкви. Стены будущего храма стали заметно подрастать. Вскоре понадобился и подпятный кирпич, чтобы начать выкладывать клейма. Федор Титов снова сел за чертежи, чтобы точно рассчитать, сколько надобно фигурного кирпича для узора. Трудность была еще в том, что красоту клейма можно было увидеть только издали, и мелкие детали становились неважными, главным был только силуэт узора.

Максим помогал отцу, чем мог, снабжал стройку всем необходимым, вел переговоры, время от времени бывал у Черепановых.

Василий Яковлевич все никак не выздоравливал, ходил с превеликим трудом до нужного места и обратно, ел мало и неохотно, мирским не интересовался, только крестился часто и что-то шептал, обращаясь, видимо, к Всевышнему. По всему было видать, что готовится человек предстать перед Господом.

Его жена Матрена Ивановна, наоборот, деятельно вела хозяйство. Выйдет бывало на крыльцо, подбоченится и как начнет криком кричать, так все дворовые от страха кто куда бегут, лишь бы волю купчихи исполнить без промедления. Не дай бог, кто замешкался, прикажет нерадивого выпороть без промедления, и все. Матрена Ивановна теперь в Черепановских палатах стала главной хозяйкой.

Максим Титов, когда приходил к ней за деньгами, всегда норовил развлечь купчиху. То расскажет, как бабы на базаре подрались, то, как два пьяных мужика поспорили, что один из них выпьет речку Ковду, а другой Песью Деньгу, тоже речушку, приток Сухоны, только поболее Ковды. До того довыхвалялись друг перед другом, что один упал с моста в Ковду и едва не потонул. «Что ж ты ее не выпил?» – спросили его прохожие, когда вытащили бедолагу на лужок перед Сумориным монастырем. «Я бы выпил, да в горле запершило, – невозмутимо ответил пьяный мужик, – а вот этот супостат, – кивнул на второго спорщика, – ни за что Песьей Деньги не выпьет». «Это почему же?» – начал хорохориться второй пьяница. «А потому, что Ковда в Песью Деньгу впадает, и сколько ни пей, а из Ковды новая вода прибежит».