Стояла тёплая июльская ночь, и только лёгкий ветерок от реки Усманки немного нагонял свежести. Паулинка вынесла из дому шерстяную шаль и накрыла маму со спины. Приютилась рядышком и обвила её руками. Так и сидели обнявшись втроём, каждый про себя осознавая, что с ними больше нет отца. Он не выйдет к ним из дома, не сядет рядом на скамеечке и не расскажет какую-нибудь былину из истории их края. Дети, особенно Пашка, который уже в средних классах решил обязательно стать историком или археологом, обожали его слушать.

Сейчас Пашка вспомнил, как отец радовался и гордился его поступлению на исторический факультет педагогического института и как потом сокрушался и негодовал, узнав, что сын бросил учёбу после второго курса и уехал, ничего не сказав никому, в Донбасс воевать в ополчении. Павел долго тогда не мог решиться позвонить родителям и попытаться объяснить свой поступок. Однако когда услышал наконец голоса матери и отца, которые к тому времени не только смирились, но и приняли его решение, успокоился. А что должна говорить мать сыну и что может ему сказать отец, если он уже находится на войне и принял решение взять в руки оружие добровольно, согласуясь со своими внутренними убеждениями, вложенными в душу с детства отцом – советским офицером и впитавшимися в кровь с молоком матери?

– Когда же, сынок, война эта проклятая закончится? Что там ваши командиры говорят? – спросила мать, не отрывая головы от груди сына. – Дождаться бы тебя живым и здоровым. Не дай бог, что случится, я не переживу. Ты это знать должен, Пашенька.

– Не беспокойся, мам. Мы в городе патрулируем. Укропов от Мариуполя давно уже отогнали. Даже ракеты их не долетают до нас. Власти восстанавливают микрорайоны. Народ радуется. В парках парочки гуляют. Всё там сейчас как в мирное время.

– Знаю, что придумываешь, сынок. Меня хочешь успокоить. А я мать. Я даже на расстоянии сердцем чувствую и страхи твои, и боли.

– Ну вот видишь, мамочка, какая ты умница. Тебе и соврать не получается.

– Жалко, что все вы там молодые. Вам бы сейчас девок водить в кино, на дискотеку, в загс, наконец. В селе, вон, скоро и садик закроют. Нету детишек. Раз-два и обчёлся…

– Пашка, – вдруг тихо спросила сестра, – у тебя девушка там есть?

– И правда, сынок, познакомился с кем-нибудь в Донецке? – поддержала дочку мать, перевязывая заново сбившийся платок и заправляя под него растрепавшиеся волосы.

Было темно, и домашние не могли видеть, как загорелись у Павла щёки. Он растерялся от такого вопроса и даже потёр покрывшийся холодной испариной лоб, прежде чем ответить.

– Да я даже не знаю, как вам ответить, – попытался уйти от вопроса парень, но всё же решил сказать как есть: – Познакомился я с одной девушкой недавно.

Глаза Паулинки загорелись огоньком девичьего любопытства, и она уставилась на брата, нетерпеливо ожидая рассказа, жуть как интересного для ушей почти созревшей юной женщины.

– Красивая, Паш? Ну расскажи, как её зовут, какая она?

– Да бросьте вы. Не ко времени это.

– Мама, скажи ему. Чего он? Пусть расскажет, – попробовала девочка привлечь мать на свою сторону, и у неё это получилось.

– Ко времени сынок, ко времени. Папа ещё среди нас. Душа его нас и видит, и слышит. А когда на следующий раз приедешь, то его души здесь уже не будет.

Пашка немного поколебался и, представив, что отец, как и прежде, сидит вместе со всеми домашними и также со всеми ожидает рассказа о неизвестной девушке, захватившей сердце и мысли сына на очень далёкой войне, начал говорить:

– Зовут её Агапея.

– Ух ты, какое имя красивое! – тут же восхитилась Паулина.