Константин Дмитриевич сглотнул образовавшийся в горле ком и двинулся по направлению к женщинам, по дороге ласково обняв медсестру:

– Вас ведь, кажется, Лилей зовут?.. Идите, Лилечка, мы сами с ней поговорим…

Девушка послушно исчезла, а Меркулов, подойдя к диванчику, тяжело опустился рядом с Ириной. Та подняла голову и посмотрела на него взглядом, в котором смешалось все: презрение, ненависть, отчаяние, злость… Все, кроме симпатии, с которой всегда относилась к другу мужа.

– Что, Костя?.. – Голос ее слегка звенел от сдерживаемых чувств. – Ну давай начинай…

– Что начинать? – пробормотал он, отводя глаза.

– А то, что и всегда: очередную ложь, благодаря которой, благодаря целой цепи которых Шурик теперь здесь! – Она кивнула на дверь реанимации.

– Ириш, ну зачем ты так?..

– А ты – зачем?.. А вы – зачем?.. И Шурик – он тоже: лгал, лгал, лгал… А в итоге я – я сама вслед за тобой отправила его в этот проклятый детдом… Сама!..

– Ирка, уймись! – Катя произнесла это совсем другим, лишенным сочувствия тоном и, резко поднявшись на ноги, тоже села на диван по другую сторону от молчавшего Меркулова. – Константин Дмитриевич здесь, к твоему сведению, вторые сутки торчит без сна и отдыха, не нужно с ним так разговаривать!

Ирина Генриховна растерянно посмотрела на подругу, потом на собственные руки, в которых крепко сжимала ту самую пушистую сову, которую ей оставил перед поездкой в детдом Шурик. И жалобно спросила:

– Почему меня к нему не пускают?

– Пустят обязательно! – поспешно произнес Меркулов. – Конечно, пустят… Только немного позднее, ты же понимаешь, Ирина, что врачам виднее, что ему сейчас полезно, а что нет…

Ирина Генриховна внезапно горько усмехнулась и покачала головой:

– Вы все… разговариваете со мной, словно я сумасшедшая… Но что может быть нормальнее, чем жене находиться возле мужа, когда ему так плохо, что?.. Разве я могу нанести ему вред?!

– Ириш, – нерешительно произнес Меркулов, – я попробую завтра договориться с главврачом, даю тебе слово… А сейчас будь умницей, тебе нужно отдохнуть! Не хочешь в больницу, я тебя домой отвезу…

Ирина Генриховна посмотрела на него почти с жалостью:

– Ты, Костя, не понимаешь… Я никуда отсюда не уеду! Пока не увижу Шурика – никуда.

Вышедшая в этот момент из реанимации старшая медсестра, разумеется, и Иринины слова услышала, и что народа в коридоре стало еще больше, тоже увидела. Однако от комментариев на сей раз сочла за благо воздержаться. Зло фыркнув, она с независимым видом двинулась в сторону ординаторской.

И сразу же вслед за этим из-за двери реанимационной палаты выглянула раскрасневшаяся Лиля. Воровато посмотрев вслед начальнице, она окликнула Ирину:

– Ирина Генриховна… Быстрее сюда… Клавдии не будет десять минут минимум… Она лекарства пошла раскладывать для уколов, всегда сама это делает, нам не доверяет…

Но Ирина была уже рядом с девушкой, и на глазах изумленно переглянувшихся Кати и Меркулова обе они скрылись за плотно закрывшейся дверью реанимации…

В первое мгновение она его не узнала. Человек, с головы до пят забинтованный, словно мумия, – ее Шурик?.. Не может этого быть. Спустя секунду, вглядевшись в восковое, неестественно желтое лицо, выглядывающее из белоснежных бинтов, поняла: он… Только цвет лица не его и черты заострились, словно… словно…

– Шурик, – негромко окликнула она, пристально глядя на плотно смеженные веки мужа. – Турецкий, это я… Здравствуй!..

Она немного помолчала, отвела взгляд от мужа, поглядела на собственные руки со все еще зажатой в них игрушкой.

– Ах да… Я же тебе эту твою сову принесла, она тебе сейчас нужнее, чем мне! Когда проснешься, увидишь… Посмеешься, наверное. Скажешь что-нибудь такое, как всегда, забавное, и я тоже посмеюсь вместе с тобой – совсем как раньше, да?..