Бага зацокал, а Мага что-то сказал на родном языке.

– Вообще-то, да. Лёня Чкалов, – шепнул мне Баграт.

– Да ладно, Бага. Сашка сегодня ударился. Запамятовал, – толкнул его в плечо Мага.

В данном вопросе память мне не подсказала. Надо же, однофамилец легендарного лётчика.

Лёня сидел красный и смотрел на меня прожигающим взглядом.

– Посмотрим на тебя. Радуйся, что комэска за тебя вечно сопли подтирает. Думаю, что это последний раз, – отвернулся Чкалов и уткнулся в книгу.

– А тебе, смотрю, завидно. У самого капает, а подтереть некому, – ответил я и продолжил листать лётную книжку.

Чкалов замолчал и больше головы не поднимал. Через минуту все разговоры обо мне и предстоящей командировке утихли. Батыров, сидевший первоначально за своим столом в начале ряда встал, и подошёл ко мне, пока я просматривал книжку.

– Ты написал? – шепнул он.

– Нет ещё.

– Просто не хочу выглядеть лгуном.

– Не будешь. Сядь, и мы вместе всё напишем. Ущерб незначительный, – сказал я и вернулся за стол.

Батыров дал мне почитать объяснительную. Вроде всё толково описал Димон. Даже ссылки на документы сделал.

Открываю раздел допусков в лётной книжке. Мда… печально всё! Клюковкин допущен летать только днём. И судя по датам, его допустили с огромной натяжкой.

– С чего ты решил, что небольшой? – продолжал меня отвлекать Димон.

– Командир, что мы повредили? Стойки и лопасти? Заменим, отобьём конус, облетаем вертолёт, и всё! Проще простого.

Пока я писал, Димон продолжал строить гипотезы. Что нам грозит. Как нас будут мурыжить на комиссии. Как это скажется на его репутации.

В общем, за меня и Карима он не переживал. Оно и правильно – командиром экипажа ведь был Батыров. С него и весь основной спрос.

Я даже не сомневался в том, что буду прав насчёт повреждений. Через полчаса, когда я собирался идти командиру эскадрильи, пришёл заместитель Енотаева по инженерно-авиационной службе и подтвердил мои слова.

Батыров в очередной раз выдохнул и рванул вперёд меня. Первым он и вышел от комэска с радостным лицом.

– Сказал, что всё будет хорошо. Мой рапорт удовлетворят, – улыбнулся Димон и, чуть не вприпрыжку, побежал по коридору.

Как он стал командиром звена? Надеюсь, есть логичное объяснение.

Захожу в кабинет Енотаева и отдаю рапорт. Комэска остановил меня и начал читать.

– Клюковкин, вот почему у тебя всё через огромную букву «Ж»? Все пишут объяснительную, а ты рапорт! – возмутился Енотаев.

– Виновные пишут объяснительную, а я не виновен. Потому и написал рапорт.

Подполковник вскочил со своего места, задев коленями столешницу. Стакан с пишущими принадлежностями от удара упал. Стекло, накрывавшее важные бумаги и списки, съехало вперёд.

– Ты не там характер проявляешь. Чего ж в полёте вечно трясёшься? – крикнул Енотаев.

– Это в прошлом. Готов хоть сейчас слетать с вами проверку в зону, – ответил я, выпрямляясь в струнку.

– Уверенность почувствовал, значит. Так головой ударился, что мозги на место встали?

– Так точно, Ефим Петрович.

Енотаев поправил стекло и стал собирать разбросанные ручки и карандаши. Я поднял пару принадлежностей с пола и протянул командиру эскадрильи.

– Начальник политотдела Доманин едет. Он будет проводить политзанятие, лекцию и беседовать с каждым, кто поедет в Афганистан. Когда он уедет, больше списки меняться не будут. Не попадёшь в команду – начальник штаба доведёт дело до твоего списания.

– Товарищ подполковник, я готов выполнить полёт и показать…

– Всё, сынок. Сегодня был твой крайний вылет. Естественно, что на тебе вины нет. Батырова, само собой, тоже выведут из-под удара. Ну, а Сагитыч тем более не виноват. Иди домой и отдыхай. Шишку лечи, но без «обезболивающих»! – пригрозил мне Енотаев.