Нину, свою младшую сестру, тетя вспоминала уже за столом, пролив мгновенно изрядную порцию слез. И откуда только они брались.

– Не плачьте, тётя, – коротко бросил Александр. – Знать, судьба их такая. И мы когда-нибудь уйдем туда, и мы не всегда были правы.

Тетя Даша удивленно поглядела на Александра и не могла понять, серьезно ли он говорит, или только шутит.

– Да как же не плакать-то? – всплеснула она руками. – Они же умерли, и их уже никогда не будет! Их же мне жалко! Всех, как сейчас, помню! Ой-ей-ей!

Чтобы не огорчать тетю, Александр весь день и вечер не покидал её дома. Успел кое-что прибить, закрепить, поколол дров, сложил их в поленницу под навесом, заменил петлю на двери туалета. Тетя светилась, как начищенный самовар, ходила по пятам за племянником и тыкала пальцем, показывая, где бы ещё он мог проявить свои необыкновенные способности хозяина. Зашедшим подругам-соседкам говорила, кивая на Александра:

– Сын старшей сестры… Из Афганистана приехал, весь-весь простреленный… Полковник уже, скоро генералом будет. Жалко, Анна уже не увидит. Ой-ей-ей!

На следующий день Александр через справочное бюро нашёл Огнёва, и тот пообещал к вечеру собрать всех, кого сможет.

* * *

Стучал поезд колесами на стыках рельс, размеренно качались вагоны, проскакивая сквозь снежные вихри. Появлялись и исчезали неприглядные, затёртые станции…

Попутчики были люди замкнутые, неразговорчивые. Бабка с внучкой, всунутые в купе родителями толстушки-девочки, катились куда-то за Урал, где их должна встретить какая-то тётя Фая, да пенсионного возраста человек с орденскими планками на пиджаке молча, монументально восседал за столиком у окна. Он как-то пусто поглядел на Гайдаенко, ничего не сказал в ответ на его приветствие, и отвернулся к окну, показав выстриженный свой затылок.

Принесли чай. Каждый попил в одиночку, к предложенной Александром курице, подарку тёти Даши на дорогу, никто не прикоснулся, не притронулся, но и его не пригласили на своё. Бабушка упорно заставляла внучку съесть хоть кусочек колбаски, хоть одно яичко, внучка отчаянно сопротивлялась. Пенсионер, как бы между прочим, ни к кому не обращаясь, сказал:

– Да… Нас в своё время есть не заставляли. Мы мечтали о куске чёрного хлеба.

Бабушка, глядя с испугом и уважением на обладателя стриженого затылка, тут же перевела услышанное своей внучке:

– Вот, Лерочка, слушай, что дядя говорит, – утерла она внучке рот большой белой тряпкой, готовя её к чему-то важному. – Он плохо не скажет. Ешь, милая, ешь шанежку.

Прошли по коридору солдаты. Обилие значков, нашивок, кисточек, у одного даже аксельбанты вызывающе болтались.

– Да… В наше время в армии был порядок, – проворчал пенсионер.

Гайдаенко пропустил это замечание мимо ушей, хотя старушка долго и упорно глядела в его сторону, надеясь, что военный даст разъяснение: почему это сейчас в армии нет порядка, тогда как совсем недавно он был. Не дождавшись, поддакнула пенсионеру:

– Вся молодежь ноне испорченная, – сказала она, и в подтверждение своих слов добавила: – Летось в нашей деревне ночью все уборные повалили.

«Интересно прошла встреча с друзьями, – вспоминал Гайдаенко, отрешенно глядя с верхней полки в окно. – Изменились, изменились, и не в лучшую сторону».

Восстанавливалась сцена встречи с друзьями. Как и было задумано, все, кого смог и успел найти Огнёв, пришли к нему домой. Пришли Иван с Лилей, Илья с Катей. Катю Александр видел впервые, она была второй женой Ильи и выглядела моложе его лет этак на десяток. Полысевший Илья, тем не менее, не был похож на жестокого ревнивца. Сергей Петухов был все таким же улыбчивым добряком, упрямый ёжик, как и пятнадцать лет назад, красовался на его круглой голове.