Кто-то тихо постучал в дверь.

Хрущев был знаком с Пеньковым, хотя знакомство это было шапошным. Никита Сергеевич пару лет назад приезжал в клинику и лично благодарил профессора за удачную операцию, произведенную родственнику его супруги, приехавшему лечиться в Москву из далекой украинской деревеньки Лихачивки по поводу обнаруженной у него доброкачественной опухоли мозга. И это, в основном, все. Сделав, однако, вид, что знает Пенькова гораздо лучше, Хрущев ловко подскочил к вошедшему и остолбеневшему Аркадию Георгиевичу и сумел во время дружеского объятия шепнуть, что ни о каких соплях речи быть не может. С чувством некоторого облегчения, Никита Сергеевич вернулся к своему месту, оставив гостя на попечение Берии. Профессор остался стоять неподалеку от Сталина и не решался поднять свои веки, отяжелевшие, словно веки одного из гоголевских персонажей, достойнейшего представителя клана нечистой силы. Кто бы мог их поднять? Иосиф Виссарионович Сталин тихо спал, немного похрапывал, а капля мозгового вещества роковым образом стремилась только в одном направлении – к центру земли. Определенные физические препятствия, конечно, не могли бы дать свершиться этому, то есть попаданию в недра земного шара или хотя бы на магнитную его поверхность. Именно это как раз и не грозило этой взбунтовавшей части мозгового вещества, а вот быть обреченной на попадание в ловушку, не достигнув цели, – ротовую полость Великого Сталина, было делом более вероятным в данный момент. С тех пор, как Никита Сергеевич стал первым свидетелем признаков начала этого исторического казуса, ситуация осложнилась до крайне опасной точки. Капля успела уже осквернить самое святое – усы вождя. Но, к ужасу невольных свидетелей, не заблудилась в этом дремучем лесу, не осталась на ночлег, а последовательно продолжала продвигаться сквозь пропахшие табаком заросли. А теперь – и вообще апокалипсис: дебри пройдены, путь свободен. Скоро! Скоро свершится это адское медленное падение… Медленный водопад… соплепад… мозгопад… – как угодно.

– Товарищ прафэссор. Очнитэсь. Принимайте срочно мэры. Только, не прикасайтесь к нэму, делайте все очень осторожно, – вывел его из столбняка голос Берии.

Пеньков открыл, наконец, свои шоры и убедился в ожидаемой схожести спящего человека с портретом, на который он только что там в комнате для гостей лишний раз боялся даже мельком взглянуть. Падать в обморок уже не было возможности. Это значило бы… Впрочем, не было ни сил, ни доли секунды времени для воображения. Вот то, что он видит – это реально. Профессор собрал все свое оставшееся сознание в один пучок и приступил к действию.

– Так. Кака-та така патологическая асимметрия на лице кажись не наблюдаацца. Это хорошо, хотя всяко бываат. Гм… Нет ли линеечки, может быть, померить надо б, размеры. Еще бы каку-та таку соломинку или трубочку что ли… Подуть снизу может, бываат помогаат.

– Таварыщ Маленков, сходыте, распорядитесь. У Свэтланки… У Свэтланы Иосифовны в дэтской комнате навэрно остались эти прэдметы.

– Товарищи, я ручку свою могу разобрать, у меня китайская, – воскликнул тихонько Булганин. – Такая трубочка сгодится? Вот, сухая совсем… Чернила-то здесь – в канюле остались…

– Хараше! Но только пусть профэссор подует сначала тэбе в лыцо. Пэрестрахуемся на всякий случай, – сказал Берия.

Булганин, сняв и оставив ботинки под столом, осторожно подошел со своей трубочкой к Пенькову и принял соответствующую позу, чуть наклонив туловище вперед, а голову держа прямо, как швейцар перед богатым клиентом в ожидании чаевых. Дрожащие пальцы его были перепачканы чернилами. Пеньков вопросительно посмотрел на Берию, но тот утвердительно кивнул. Оглядев предмет, Аркадий Георгиевич принял приблизительно такую же позу и, набрав внутрь легких побольше воздуха, сунул кончик трубочки себе в рот. При этом он закрыл глаза. И хотя внутри эта часть самопишущей ручки действительно была сухой, какие-то старые высохшие остатки чернил все-же были на внутренней ее поверхности. Поэтому слюна профессора Пенькова, задев за стенки трубочки, слегка изменила свой прозрачный внешний вид и окрасилась в фиолетовый цвет. Почувствовав капли влаги на лице, Николай Александрович понял все, даже не увидев цвета брызг, и тут же лишился наличия лица, став похожим на одну из своих ягодиц, только с бородкой и мелкими крапинками фиолетового цвета. Его ручка и его идея! А если бы это было лицо Сталина? Еще неизвестно, не заподозрят ли товарищи его – Булганина – во вредительстве. Перепугался пуще прежнего и профессор Пеньков, увидев результат предварительного эксперимента.