– Нет, не хочу, – мрачно ответила Полидоро. – На этом поставлен крест.
– Медам, так нельзя! Давайте вытащим ее на ипподром! – предложила Эстергази. – Она и так сидит по вечерам одна, как сыч в норе!
– Сыч? – переспросила Селецкая.
– Ну да!
Танюша слушала одним ухом. Ее мысли раскручивались в совсем другом направлении.
Может, рано утром все попроще, нет дам в светлых парижских туалетах и не бегает дурак с рупором. Зато людей возле аэропланов немного, и можно подружиться с механиками и молодыми авиаторами. Уж что-что, а оттолкнуть красивую девушку они не смогут!
Мысли об утренней вылазке на ипподром Танюша лелеяла весь спектакль. Знали бы зрители, что творилось в очаровательной головке хмельной гетеры, пляшущей в обнимку с Орестом и виснущей на шее у жреца Калхаса…
Поскольку Терская и прочие дамы встают поздно, можно вернуться до их пробуждения. Но как?
Денег у Танюши почти не было (те, что в кошельке, следовало приберечь для венчания), и она сперва решила сгоряча, что может, когда поезд будет подходить к Зассенхофу и снизит скорость, выпрыгнуть из вагона не хуже любого здешнего безбилетника. А потом девушка сообразила – не настолько уж далеко этот Зассенхоф, чтобы за час не доехать до него на велосипеде!
Она очень дипломатично выяснила у хозяина дачи, что до Зассенхофа всего-то верст пятнадцать. Это и пешком одолеть можно, если припечет. Долгих прогулок девушка не боялась, но на велосипеде все же быстрее и удобнее.
Но в июне светает рано. В шесть часов авиаторы уже возле аэропланов – им-то не нужно добираться со штранда! А во сколько встать Танюше, чтобы поспеть вовремя? И как исхитриться, чтобы не перебудить всю труппу?
Решение было единственное: выехать в ночь. Взять с собой одеяло, взять провиант, полотенце с мылом взять, наконец! Ночь теплая, а где-то на ипподроме возле конюшни должен быть сенной сарай. Лошадей-то там стоит немало. И вода, чтобы умыться, наверняка есть. Главное, выходит, – стянуть у кого-нибудь будильник.
А утром сказать душке Зверевой:
– Я выхожу замуж, а мой супруг позволит мне записаться в летную школу!
О том, что денег на оплату учебы еще нет, можно пока и не говорить. Госпожа Терская не скоро опомнится от такого венчания, но в конце концов отдаст шкатулку. До того времени все, кто имеет отношение к полетам на ипподроме, станут лучшими Танюшиными друзьями. (В этой светлой картине мироздания совершенно не нашлось места для Алеши Николева, ну да дитятко уже большое – пусть сам себе место при аэропланах ищет!)
Танюша отправилась в Солитюд поздно вечером после концерта. Она артистически изобразила головную боль и ушла спать пораньше. Под одеяло она уложила куклу, скрученную из ненужных вещей, а велосипед заранее вывела и спрятала у ворот дачи, в сиреневом кусте. Дорогу она знала – по этой дороге Сальтерн как-то провез ее вместе с Селецкой и прочими дамами.
Ехать было страшновато, однако мысль о том, что прямо сейчас, сию секунду, совершается подвиг во имя полета, бодрила Танюшу. Она в мечтах видела себя стоящей на крыле «фармана» в изящном коротком жакете и элегантных шароварах, заправленных в парижские высокие ботинки. Цвет ботинок был главной заботой – сшить лиловую одежду несложно, а поди добудь обувь такого же оттенка. Планируя путешествие в Париж за туалетами авиатриссы, Танюша бодро крутила педали и чуть не проскочила мимо ипподрома. Она не сразу поняла, что забор, чуть ли не вплотную подступавший к рельсам, – именно тот, который ей нужен.
Сойдя с велосипеда и ведя его за руль, девушка пошла вдоль забора, понимая, что там, где лошади, непременно крутятся мальчишки, а где мальчишки – там и дырки в заборах. Она принюхивалась, пытаясь определить, где конюшни. В конце концов Танюша набрела на прямую дорогу – слева она уходил к железнодорожному переезду, справа вела вдоль забора. Пожалуй, дальше идти не стоило – вряд ли мальчишки стали ковырять забор там, где постоянно проезжают телеги и проходят люди. Танюша выключила велосипедный фонарик, прислонила сам велосипед к забору и стала изучать все доски поочередно – которая держится крепко, а которая – лишь на верхнем гвозде. При этом она внимательно прислушивалась – что там, на ипподроме, делается, не зазвучат ли голоса.