– Это не мое, – сказал он и зашагал к выходу из парка.

Сторож догнал его, сидя на облучке пролетки, запряженной парой гнедых и преградил дорогу.

Иван Тимофеевич накормил лошадей хлебными крошками из кармана и двинулся дальше к прудам. Сторож пошел рядом, декламируя Маяковского. Настроение испортилось окончательно.

Иван Тимофеевич схватил за шкирку сторожа и забросил далеко в пруд. После, приглушенного туманом бултыхания и слабых криков, наконец-то наступила тишина. Только комары еле слышно звенели стеклянными крыльями.

Крики птиц зловеще разносились над лесом. В шалаше, покрытом еловым лапником сидели двое: доктор в белом халате и шапочке и пациент, одетый по обычному. Доктор протер пенсне и сказал:

– Лечение страхом – новое прогрессивное направление современной медицины…

Кто-то снаружи неосторожно тронул шалаш, от чего тот весь качнулся. Доктор продолжал:

– Когда человек боится, он забывает о болезни, потому что страх за свою жизнь мобилизует все силы организма и концентрирует на спасении, человек забывает о своей болезни.

Летучая мышь влетела в шалаш и лизнула врача в щеку. На щеке выступила кровь. Врач достал носовой платок и приложил к щеке. Пациент сидел также задумчиво смотрел на ружье, лежащее в ногах. Доктор продолжал:

– Открываются внутренние резервы организма и болезнь неминуемо отступает.

Вблизи шалаша раздался многоголосый голодный вой. Пациент, тоскливо и жалко улыбаясь, сказал:

– Я уже чувствую себя здоровым.

Доктор довольно потер руки и сказав: Дело сделано, – вышел из шалаша. Снаружи донеслись звуки убегающих шагов, рычание, слабый крик, бульканье, рычанье и хруст костей. Врач остался до конца верен клятве Гиппократа.

Зной витал над городом. Асфальт раскалился и поплыл. Машины в нем вязли, загорались и глохли. В фонтанах на дне лежали сварившиеся глупые воробьи и, вообще, редкая птица уже могла долететь до середины хотя бы чего-то. Кошки уже не дремали на солнышке, а обессиленные безжизненно висели на деревьях. И только люди легкомысленно играли в карты в бункере подземного бомбоубежища.

– Делайте ставки, господа! – крупье зловеще улыбнулся. Иван поставил на карту последнюю рюмку воды. Карта оказалась бита.

– Ты проиграл, – на плечо Ивана легла тяжелая рука вышибалы, – Сходи, проветрись.

Крупье хмыкнул. Игра была смертельной.

Пал Палыч поднимался все выше и выше. Небо становилось все прозрачнее. Самодельный дирижабль, похожий на огромный кусок измятого пластилина, плохо слушался руля, но стремился на восток и вверх всем своим раздутым угловатым телом.

Мимо пролетели чайки, насмешливо крича. Пал Палыч преломил буханку черного хлеба и накормил чаек.

Потом наступила тишина. Стрелка высотомера застыла на отметке: Очень высоко. Дышать становилось все трудней. Пал Палыч схватился за грудь, но спускать гелий не стал, хотелось подняться еще выше, так высоко, чтобы среди бела дня стали видны звезды. Потом, корчась от удушья, упал на дно корзины и услышал голос:

– Ну и куда ты прешь?

– В небо!.. – прошептал Пал Палыч, рот сводила судорога. Помолчав, чей – то голос сказал:

– Ну, давай.

Ошметки дирижабля нашли, на давно не кошеном совхозном поле, а Пал Палыча никто не нашел.

Мария колдовала над циркулем. Совершала над ним: то судорожные, то плавные пасы. Бормотала и тихо завывала. Шептала шипящие и цокала звенящими согласными. Потом привстала и направила бешенные потоки колдовской энергии, исходящие из тонких, жилистых рук, прямо на него.

Циркуль шевельнулся, как-будто во сне. Потом привстал, подломив одну ногу, неловко крутанулся на ней, склонился, как-будто в поклоне и замер.