Всю дорогу Пики молча смотрела в окно. Вечерняя Москва жизнерадостно переливалась разноцветными огнями фонарей, светофоров, неоновых вывесок и автомобильных фар. Дима держал её руку на своём колене и не решался нарушить тишину. Но на очередном перекрёстке всё же аккуратно спросил:

– Ты точно хочешь домой?

– А какие варианты? – голос Леры прозвучал глухо, практически безжизненно.

– Можем пройтись, подышать воздухом. Выпьем кофе?

– Давай…

* * *

Они медленно шли по небольшому парку. В мягком свете фонарей ресницы Леры отбрасывали длинные тени, добавляя ей юной нежности. Сокол крепко держал её за руку, словно боялся, что она вдруг захочет сбежать.

– Расскажи мне.

– Что рассказать?

– Что ты почувствовала?

– Безысходность… – Пики судорожно вздохнула.

– Тебе нужна помощь? Какая-нибудь психотерапия?

– Не знаю… – внутри себя Лера мысленно металась и кричала. Слова застревали в горле: “Как ему сказать?! Как?!!”

– Солнце… – Дима остановился и нежно приподнял лицо Леры за подбородок. – Просто скажи мне. Я же люблю тебя. И хочу тебе помочь. Мы сделаем всё, что нужно. Выговорись, если тебе хочется.

По её лицу снова потекли слёзы. Лера с трудом посмотрела в лицо Соколу:

– Первая беременность закончилось выкидышем… Девять недель. Вторая прошла нормально… Но мой мальчик умер во сне. И я… Я больше не…

Сокол боялся моргнуть. Он уже знал, что Лера пыталась сказать.

– Я больше не хочу детей.

Дима ждал. Ждал какого-то горького чувства внутри себя. Отрешённости. Разочарования. Болезненной безысходности. Бунта, в конце концов. Но, услышав наконец фразу целиком, не почувствовал ничего. Ни одна струна не дрогнула.

– Ты уверена?

– Да… – Лера всхлипнула, неправильно поняв его спокойствие. – Если ты… Если тебе нужно… Я понимаю… Я… предполагала…

– Тшш… – он крепко прижал её к себе, обнял обеими руками, с горечью ощущая, как бедную Леру второй раз за вечер накрывала истерика, и поцеловал. Точь-в-точь, как в первый раз в день знакомства. Голодно, жадно, терпко, до головокружения, до бешеного грохота в ушах от подскочившего пульса. Она вцепилась в его спину ногтями и продолжала всхлипывать, не в силах остановить накатывающие рыдания.

– Лера. Посмотри на меня.

– Не могу. Нет.

– Посмотри. На меня.

Она подняла заплаканные глаза на Сокола. Он улыбался ей краешком рта. Его подзаживший шрам на виске еле заметно подёргивался от пульса.

– Мы не расстанемся. Я могу быть не прав. Но пока предлагаю не трогать эту тему. И не фокусироваться на ней. Выдохни. Расслабься. Мы поговорим потом. Когда ты будешь готова. Когда поверишь мне, что из-за детей мы не расстанемся.

– Нет… Пойми, ты сейчас можешь так сказать, но через два-три года, когда весь… весь “Феникс”… у всех будут… и ты…

– Лера. Выдохни.

Она послушно замолчала и медленно выдохнула.

– Я всю сознательную жизнь до прошлой зимы вообще не рассчитывал разжиться семьёй и уж тем более детьми. Статистически, оставаясь наёмником в “Фобосе”, я должен был погибнуть не позднее сорока лет. Поверь, никто из нас о таком не задумывался. И Морок – в том числе. Я теперь понимаю, почему он стал так странно себя вести. Он в панике. Вся его жизнь перевернулась с ног на голову. Потому что он вдруг внезапно из неуязвимого наёмника превратился в отца семейства.

– Но я…

– Ты своими словами не разбиваешь мечту всей моей жизни. Успокойся. Давай договоримся.

– О чём?

– Сгоняем отдохнуть. Отключимся. Расслабимся. И потом спокойно поговорим. Чтобы тебя не трясло на каждом слове от страха, а мне не приходилось чувствовать себя безмозглым идиотом, который не знает, что ответить.

Лера хихикнула: