– Да, уже третий день, – я улыбнулась, – через десять дней поедем на турбазу с девчонками. – И я поведала ей историю с премией, бриллиантами и путевками. Про то, что меня попросили помочь в суде, я рассказывать не стала.

– А помнишь, ты говорила в первый день практики, когда пришла к нам обедать – на другой день после свадьбы, что тебе не понравился ваш руководитель практики, судья, что ли? Помнишь? Что, противный? Или идиот?

– Нет, не очень противный и точно не идиот. Наоборот, слишком умный. Нормальный, в общем.

И разговор перешел на другую тему.

Следующий день был солнечным с самого утра. Торопиться некуда, и я позволила себе понежиться в кровати с книжкой. Родители с утра на работе, и никто не мешал мне в третий раз перечитывать «Жана-Кристофа» Ромена Роллана. Чтение, как обычно, дополнялось огромной кружкой сладкого чая, к которой прилагался бутерброд со сливочным маслом и толстым кружком аппетитной розовой докторской колбасы.

Закончив чтение вместе с трапезой, я занялась домашними делами. Довольно быстро все переделала, и вдруг домой пришел папа. Он был без формы, тоже в белой рубашке с короткими рукавами и тоже без галстука. Это на него вообще не было похоже. «Как сговорились», – подумала я. Оказалось, что у него с сегодняшнего дня начался отпуск, и он ходил в поликлинику оформлять санаторно-курортную карту, чтобы ехать с мамой в санаторий в Юрмалу. Папа прилег отдохнуть, а я стала собираться. Хорошо, что он уснул, не будет никаких вопросов. Хотя вопросов и так не должно быть – сессия сдана на «пятерки»! Стипендия – повышенная! Премию получила! Практику благополучно завершила! Домашние дела все сделаны! Вечер – для гулянья с девчонками. Ну, или иногда с мальчишками. Но на этот счет мой строгий папа имел твердые убеждения, которые усиленно мне внушал: «Никогда не раздавай неоплаченных векселей!» – требовал он. Мне понятно было, что имелось в виду, хотя и не очень нравилось. Папа считал, что если молодой человек приглашает куда-нибудь, вы встречаетесь, гуляете вместе, а он тебе не нравится, ничего серьезного у тебя к нему нет, то это и есть «раздача «этих самых «неоплаченных векселей».

– А как же я узнаю сразу – серьезно или несерьезно? – спрашивала я у него, – вдруг сначала несерьезно, а потом – серьезно. Вон как у Кати с Вадимом. Или одна моя приятельница-сокурсница могла сегодня с одним одноклассником встретиться, завтра пойти в кино с другим, а на третий день вообще собрать двух приятелей и отправиться есть мороженое компанией.

– Очень легкомысленно с ее стороны. Она вообще легковесная девушка, – заключал папа. На этом мои аргументы заканчивались, но не заканчивался внутренний спор с папой.

Я и так была довольно застенчива в общении с молодыми людьми, смущалась и не очень представляла, как себя вести. Зато у меня были друзья – мальчишки со двора и пара приятелей со школы. Были в приятелях и одногруппники, с которыми мы вместе рассматривали альбомы по живописи, проходили тесты на определение IQ, спорили о французских импрессионистах и итальянском неореализме в кино. Дружить мне было легко. А вот кроме дружбы – сомнительно. Либо я влюблялась и страдала на расстоянии, либо, если влюблялись в меня, стеснялась и переживала оттого, что не могу ответить взаимностью. Спустя годы выяснилось, что как раз те, кого я считала закадычными друзьями или товарищами по интеллектуальным увлечениям, и были более всех в меня влюблены. Влюблены безответно. И признаться в чувствах даже не смели, почему-то считая, что это бесполезно. И еще рассказывали: «У тебя был такой взгляд гордячки, ты так свысока смотрела, что только на расстоянии вздыхать оставалось». Вот странности отношений человеческих. «Гордячка» на самом деле была стеснительной и смущалась постоянно. Кроме того, с детства у меня было неважное зрение, лет с двух я носила очки, потом в школе сняла и ни за что не соглашалась надеть. Правда, дома меня заставляли читать только в очках, а также заниматься музыкой. Мои подруги университетские знали, что при мне не надо рассказывать «соленых» анекдотов и употреблять выражения, в которых встречается ненормативная лексика. Я краснела даже при намеке на «что-то» в разговоре. В общем, я смущаюсь и щурюсь, так как не очень хорошо вижу, а им кажется, что я гордячка и свысока смотрю. Уже во взрослой жизни, оказавшись в Москве на семинаре по бизнес-психологии у замечательного бизнес-тренера и автора книг-бестселлеров, я узнала, что это – именно самый точный аспект женщины, родившейся под знаком Овна. Она в душе всегда ребенок лет двенадцати, светлый, чистый, наивный, еще даже не представляющий, откуда дети берутся. Стеснение и смущение – ее родное состояние. Через год после семинара один поклонник пригласил меня в ресторан – «на обед»(!). Что-то стал о своих чувствах говорить. Я не знала, как реагировать, покраснела, а он воскликнул: «О, а вы и вправду смущаетесь. Боже мой, какая это редкость! И какое чудо!» Поделать с собой в таких ситуациях ничего не могла. Зато, когда дело касалось адвокатских вопросов, я становилась железной, решительной, шла вперед, пробивая любые преграды либо устраняя их дипломатическим путем, без намека на смущение. Правда, кокетство тоже иногда шло в ход. Но это были скорее «дипломатические» инструменты. Тот же московский преподаватель подчеркивал, что наивность и стеснительность присущи высшему аспекту качеств Овна только во взаимоотношениях с мужчинами…