Женщина, выразительно стрельнув глазами в сторону гостя, пожаловалась хозяину, что маленький Бебий опять лазил в катакомбы, нарытые под холмом.

– Не по наущению ли Эвтерма мальчишка так распоясался?.. – спросила она и тут заметила Эвтерма, пристроившегося в дальнем углу кабинета. Она и бровью не повела, добавив: – Прикажи дать сыну розог.

Хозяин мрачно глянул на нее, кликнул прокуратора. Старик будто стоял у дверей – тут же появился на пороге, спросил:

– Чего изволите?

Ларций указал на женщину и распорядился:

– Выведи ее и проследи, чтобы она не торчала поблизости.

Когда Зия и раб вышли, Ларций пожаловался Лупе – совсем распоясалась! Если бы не Постумия и Эвтерм, она давно бы перевернула в доме все вверх дном.

Эвтерм и на этот раз промолчал.

Лупа вздохнул.

– Эта напасть, Ларций, ничто по сравнению с той угрозой, которую таит этот приказ.

Ларций пожал плечами.

– Какая беда может ждать человека, которого сам император вызывает в ставку? Опала? Меня и так давно отстранили от дел.

– Смерть.

Ларций презрительно скривился.

– Не слишком ли, Лупа?

– Не слишком, префект. Очень даже не слишком.

Ларций натужно рассмеялся, поднялся и, заложив культю за спину, подошел к забранному прозрачным стеклом окну. Спросил оттуда:

– Вот прямо так и вызывают, чтобы казнить перед строем? – и уже не в силах сдержать раздражение, воскликнул: – Других забот у императора нет? На меня поступила жалоба? Донос? Если даже и так, откуда ты можешь знать об этом? За какие такие прегрешения меня ждет смерть?!

– Прегрешения отыщут, это пустяк. И как все случится, не знаю. Только сдается мне, что от имени императора зовут тебя в ставку твои прежние дружки.

– Какое ты, бывший раб, имеешь право совать свой нос в государственные дела?! Как ты смеешь называть «дружками» Лузия Квиета, Публилия Цельза, Авла Пальму, Луция Конста, лучших полководцев Рима? Ты полагаешь, что теперь, когда ты спутался с Адрианом, тебе все позволено?

Лупа ответил не сразу, взял паузу. Наконец промолвил:

– Мне дорога память о Волусии. Мне дорог Эвтерм, не побоявшийся ради презренного раба рискнуть жизнью. И ты мне дорог, Ларций, потому что когда-то спас меня от смерти. Поверь, я сказал правду.

Вновь молчание, затем Лупа продолжил тихим, пустым голосом:

– Подумай о сыне, префект. Сам ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но подумай о Бебии.

– Каким же это образом, позвольте спросить, мне следует позаботиться о нем?

– Если решишь отправиться в Азию, немедленно дай вольную Эвтерму. Назначь его и меня опекуном Бебия. Заранее приготовь все документы об опеке. Распредели состояние, чтобы в случае чего твоя семья не осталась без средств к существованию.

– В случае чего? – выкрикнул хозяин.

Лупа, стараясь убедить хозяина, повысил голос:

– В случае беды! В этом вызове таится страшная угроза.

– Ты призываешь нарушить дисциплину, забыть о долге? Ты призываешь меня пренебречь приказом, который, по общему мнению, принес мне честь и уважение всего Рима? В своем ли ты уме, Лупа?

– В своем, Ларций. К сожалению, моего влияния недостаточно, чтобы, если случится худшее, спасти тебя от гибели. Поверь, здесь нет чьей-либо злой воли. Твоей жизнью играют боги – они любят развлекаться подобным образом.

Гость кивнул в сторону раба, сидевшего в дальнем углу кабинета.

– Вспомни, как ты сослал Эвтерма. По крайней мере, не спеши отбыть в Парфию. В этом я готов помочь тебе.

Ларций наконец сумел взять себя в руки. Кивнул, потребовал коротко:

– Хорошо, объяснись.

– Император испытывает недомогание. Он по-прежнему силен, может часами скакать на коне, порой принимает участие в битвах, но он уже дважды терял сознание. Траян очень располнел и наполнился нездоровой жидкостью.